Венец проигравшего
Шрифт:
— Разве ты до сих пор не понял? Война для наших гостей — это просто игра. Ты как-то описывал мне подобную традицию своего родного мира… Я про спорт. Вот и для них война — спорт. Весёлое состязание.
— Да брось, этого… Этого просто не может быть!
— Почему?
— Да потому, что война — кровавое и страшное дело, оно приносит участникам только неудобства, ужас перед грядущим, опасность, боль и смерть. Этим делом станешь заниматься лишь в самом крайнем случае.
— А ты, оказывается, идеалист! Я не говорю, что это плохо. Наоборот, хорошо,
— Ну… Как тебе сказать… Да, конечно, ведь долбанутых всегда хватает, и им вечно нет покоя.
— Разве дело в этом?
— Война несёт смерти и разрушения!
— Смерти — да, тут спорить трудно. Однако в каждом мире своя мера ценности человеческой жизни. Нет?
— Да, пожалуй. И всё же…
— Как они могут относиться к собственной смерти, нам пока не известно. Что же касается разрушений, то ведь они кочевники, что у них вообще можно разрушить? Поленницу дров? Перекладину для сушки сетей? С десяток кибиток потоптать? А сколькими табу обставлено уничтожение чужих урожаев? В таких-то условиях — что ж не воевать? Если знаешь, что твоих стариков, жён, детей, поля и огороды никто не тронет?
— Получается, так. Но… Просто как-то в голове не укладывается, что кто-нибудь может убивать друг друга чисто ради развлечения, — сказал я. И подавился последней мыслью.
Аше смотрела на меня с улыбкой, словно с лёгкостью читала по лицу, что за мысль пришла мне в голову.
— Не укладывается, да?.. Всё верно, в Империи гладиаторство — почётная профессия.
Действительно, прочла. Стерва.
— Я всегда говорил, что вы варвары.
— Но ведь не отказываешься жить по-нашему! В отшельники не ушёл до сих пор. — Она уже смеялась. Добродушно.
— Ладно, ваши традиции — это ваши традиции. Однако, смотри — у них ведь правят женщины, так? Они и должны задавать тон.
— И?
— Женщины рожают. Уж они-то должны ценить чужую жизнь!
— Ты точно идеалист! Женщина превыше всего ценит плод своего чрева. Но чужое чадо далеко не у каждой вызывает желание о нём позаботиться. Иной раз даже наоборот. Тем более если речь об уже подросших чадах.
— Но ты ведь ведёшь речь о войне ради развлечения! Разве для женщины-матери это не абсурд? — Я снова задохнулся, вспомнив образы матерей викингов, спартанцев и всяких прочих из разряда «со щитом иль на щите». Для таких война ради чести была делом обычным и вполне себе правильным.
— Женщина тоже человек.
— Аше!
— Странно объяснять тебе власть традиций, Серге. Разве в своё время ты не осознал всем собой, что традиция берётся мёртвой хваткой не только за твоё тело, но и душу, мысли, чувства? Ты должен думать определённым образом, воспринимать, толковать и даже чувствовать так, как положено. Иначе у тебя могут возникнуть проблемы.
— Да, осознал. Отлично помню.
— Так почему, думаешь, женщине не отпускать на войну сыновей во имя чести и славы клана, с положенным по традиции напутствием, а
— Ну, положим, такое возможно. Да.
— Рада, что ты со мной согласен. Я ведь собираюсь продолжать свою игру. Ты помнишь — мы договорились, что ты отдаёшь право на действие мне в руки. И не вмешиваешься. И веришь в меня.
Глава 8
Переговоры по полной программе
Вернувшись в Ледяную крепость, обрадовался уже и тому, что в последнем бою спецназ показал себя с наилучшей стороны. Когда занимали переднюю линию обороны, зверски потрёпанную врагом, ребятам достался кусок старых укреплений с левого фланга. Эти были основательно порушены, часть массивных, качественно зачарованных построек завалилась прямо так, как стояла, целиком. Часть раскололась на два-три цельных куска. Да, кроме того, туда уже успели подвезти стройматериалы, часть аккуратно сложили высокими грудами и штабелями, часть покидали как попало.
Именно в таком вот своеобразном лабиринте засели выученики Анакдера. Их искусством и уверенностью можно было восхищаться. И лабиринт-то получился скромный, а из него в результате мало кто из кочевников вышел живым. Я пожалел, что не участвовал в «мероприятии». Наверное, было здорово и очень, очень эффектно.
Мне поспешили представить командиров двух наиболее отличившихся отрядов. Обнаружив, что один из них — мой зять, я удовлетворённо и отчасти со злорадством подумал: вот вам всем! И нечего говорить, что я дочке жизнь испортил, семью унизил и вообще в людях не разбираюсь. Как же! Амхин я отдал как раз тому, кому следовало. И парень ещё себя покажет, а может, даже прославит мою семью — всякое ведь случается!
Я одобряюще похлопал Рашмела по плечу, однако тем и ограничился. Война — не место для кумовства. Сделаем вид, будто это вообще дело десятое, что он — муж моей дочери. И за стол его не позвал — получится слишком нарочито. Он, конечно, без сомнений вошёл в семью… Но ещё не совсем. Может быть, после войны…
Ужинал я с сыновьями и гостями: Аштией, Оэфией, Кафшатом и Хадишем, да ещё с Тархебом — Моресна успела отбыть в Рохшадер знакомиться с претенденткой на мою особу. Хорошо: за столом можно было свободно говорить на военные темы.
И, само собой, беседа сползла на наши дальнейшие планы и перспективы их осуществления. Поднявший эту тему Кафшат (похоже, парня угнетало то, что он родился после окончания основных имперских войн, и ему не терпелось поучаствовать в действе, могущем его прославить) сразу в упор уставился на Аштию. Тут никто не заблуждался, кто ж действительно стоит у руля. Аштия была обречена на это своей репутацией, завоёванной долгими годами службы. Подозреваю, в глубине души она ею наслаждалась, даже когда сетовала на усталость, загруженность и прочие неудобства. Ведь даже её бабка (которой Аше пылко восхищается), могу предположить, не удостаивалась подобного безусловного признания.