Венец рабов
Шрифт:
– Вы говорите так, словно одобряете это, - чуть ли не обвиняющее произнесла Руфь.
– Говоря с профессиональной точки зрения, "одобрение" тут совсем не при чём, принцесса. Это всё равно что утверждать, будто врач "одобряет" метаболизм. Метаболизм это метаболизм… и иногда его проявления могут быть прямо-таки ужасающими. Учитесь смотреть правде в лицо, принцесса. А более всего, как бы то ни было, учитесь не прятаться от неё за уклончивыми выражениями.
Он пожал плечами.
– Так уж получилось - опять же, говоря профессионально - что я этого не одобряю. Однако не поймите меня неправильно. Моё неодобрение не имеет ничего
– Его обычно тёплые глаза были холодны как лёд.
– Любой мужчина и любая женщина, добровольно практикующие рабовладение, тем самым автоматически утрачивают всякие права на жизнь, свободу и счастье. Это и моя позиция, и позиция любого из рабов или бывших рабов, каких я когда-либо встречал. Вы никогда не увидите, чтобы я пролил хоть единственную слезинку над участью убитого работорговца. Никогда.
Он глубоко вздохнул.
– Однако это к делу не относится. Я не одобряю этого из-за эффекта, который оно оказывает на рабов. Поскольку в истории есть ещё один очевидный пример, имеющий крайне мало исключений, - и мрачно продолжил: - Успешные восстания рабов - или просто правительства, созданные бывшими рабами, даже в случае если для этого не потребовалось открытого восстания - почти всегда плохо кончали, причём быстро. В пределах жизни одного поколения они превращались в новые тирании, которые, хотя и были представлены совершенно другими людьми, оказывались ничуть не менее жестокими чем те, которые были свергнуты.
– Почему?
– заинтересовалась Берри.
– Потому что против рабов всё. Должен поправится, против бывших рабов. Они плохо умеют распорядиться властью, которую получили, и приучены решать все вопросы исключительно грубой силой. И, обычно, среди них царят крайние бедность и лишения. В целом, это почти что наихудшая обстановка для появления терпимого и подлинно демократического общества. Не говоря уже о том, что в девяти из десяти случаев бывшие рабы подвергаются натиску враждебно настроенных внешних сил - это значит, что они практически сразу же становятся осаждённым государством, а осаждённое государство неизбежно скатывается к деспотизму.
Он провел ладонью по ежику своих коротких волос.
– Это одна из множества маленьких горьких насмешек политического развития. То, в чём восстание рабов нуждается немедленно и более всего, есть то, что оно получит с наименьшей вероятностью: передышка. Передышка на время жизни одного или двух поколений, в течение которой устанавливающееся новое государство может немного расслабиться. Выработать собственные обычаи и традиции несилового разрешения конфликтов - и ощущать себя достаточно устойчивым, чтобы позволить себе это. Вместо этого, практически немедленно оно оказывается вынужденным передать всю власть диктатору. Который, заметьте, скорее всего окажется весьма выдающимся лидером - и чаще всего за время своей жизни принесёт намного больше пользы, нежели вреда. Однако проблема заключается в том, что после его смерти…
Руфь была знакома с историей намного лучше Берри.
– Туссен-Лувертюр… а затем приходят Дювалье и тонтон-макуты. Да, действительно, Спартак был классным парнем. И поскольку он был казнён, его имя осталось незапятнанным. Но на кого был бы похож Спартак Второй?
– Именно, - ответил, вздыхая, Веб.
– Над этой проблемой - можете себе представить - я бьюсь почти
– И нашли какое-нибудь решение?
– задала вопрос Берри.
Веб хмыкнул.
– О, будьте уверены. Я отыскал ответ многие годы тому назад. Проблема в том, что шансы когда-нибудь его применить… малы, если не сказать больше.
Руфь и Берри попытались вырвать из него ответ. Однако Веб, улыбаясь, отказался отвечать.
– Не выйдет. Вы обе решите, что я сумасшедший.
Голос Кэтрин вернул Берри к реальности.
– Где сейчас Виктор Каша?
Берри воззрилась на неё, внезапно осознавая, что её маленький обзор ситуации был… да. Бессвязным.
– Ох, простите. Он тут, на судне, - она кивнула в направлении, в котором по её мнению - хотя уверенности в этом она не испытывала - находился мостик.
– Он старается отвлечь мезанцев, пока Танди - м-м-м, лейтенант морской пехоты Лиги Палэйн - во главе штурмовой группы пробирается на судно через один из шлюзов.
Недоумённые взгляды вернулись.
– Лиги?
– снова подозрительно покосился Георг.
– Лига это шайка двуличных…
– Никакой политики!
– рявкнул Гаррел, вонзив взгляд в Георга.
– Я также, по чистой случайности, довольно высокого мнения о Иеронимусе Штейне, пусть даже ты его не уважаешь. И что, чёрт подери, даёт тебе право…
– Гаррел, ты же сам сказал "никакой политики", - прорычала Кэтрин.
– Отличный совет. Сам тоже придерживайся его.
Гаррел закрыл рот. Затем пробурчал нечто среднее между извинением и простым подтверждением.
Кэтрин являлась несомненным лидером в группе. Теперь она рычала на Георга:
– А тебе, товарищ, я напомню, что Баллрум никогда официально не выносил осуждения Солнечной Лиге. Что бы там ты или я - или даже сам Джереми Экс, если на то пошло - не думали бы в частном порядке.
Поворачиваясь обратно к Берри, она улыбнулась.
– Тем не менее, пока что это всё действительно слегка непонятно.
Берри попыталась сообразить, как объяснить получше. Это было практически невозможной задачей, по той простой причине, что она сама имела весьма расплывчатое представление, чего именно во всей этой истории добивались солли.
"Заставлю Веба дать мне несколько уроков, - твёрдо решила она.
– Сразу, как только начну качаться. Ох, блин".
Берри постаралась упростить.
– Ну… Танди с Ндебеле. Мне не кажется, что она сама так уж любит Лигу, если как следует разобраться, хоть она и лейтенант их морской пехоты.
И опять слово сыграло роль магического талисмана. На этот раз название планеты, а не имя человека.
– А, Ндебеле, - проговорил Георг. Даже он выглядел смягчившимся.
– Им приходится почти также тяжко, как и нам.
Одина из молчавших до сих пор рабынь, имя которого Берри не могла припомнить, отрывисто рассмеялась.
– Что ты хотел сказать, разделяя "их" и "нас"?
– поинтересовалась она, склонила голову и провела пальцами по очень светлым и очень курчавым волосам.
– От кого, по-вашему, мне досталась эта шевелюра, Георг? От моих предков-аристократов?
Её смеху вторили и другие. Оглядевшись, Берри теперь, когда она знала на что смотреть, могла различить в чертах лиц - не говоря уже о росте и мускулатуре - нескольких рабов следы мфеканской крови.