Венецианская маска
Шрифт:
Мелвил потерял терпение.
— А если за это время Венеция заключит союз с Францией?
Сэр Ричард неприятно засмеялся.
— Это фантастично, невообразимо.
— Даже если Франция сама будет искушать Светлейшую предложениями об альянсе?
— Это тоже немыслимо.
— Вы в этом уверены?
— Я уверен в этом так же, как в том, что сижу сейчас здесь, сэр.
Мелвил, обнаруживая признаки скуки, извлек свою табакерку, вновь раня напыщенное самодовольство посла.
— Вы успокоили меня. Я хотел
— Ей-богу, вы нахальны!
Мелвил щелкнул табакеркой. Зажав между большим и указательным пальцами щепотку табака, он постучал безымянным пальцем по столу и промолвил:
— Предложение об альянсе, которое вы столь самоуверенно объявили немыслимым, уже в пути.
На лице посла мгновенно отразилось испуганное изумление.
— Но… Но… Как вам удалось узнать это?
— Можете быть уверены, что французский посол уже получил предписание Бонапарта предложить Венеции союз.
Приходя в себя, сэр Ричард презрительно засмеялся.
— Только полное незнание процедуры может оправдать вас, так легко поддавшегося заблуждению. Мой добрый сэр, не Бонапарту делать подобные предложения. У него нет на то полномочий. Это дела правительства, а не полководцев.
— Я не меньше вашего осведомлен о нарушении нормы, сэр Ричард. Но это не меняет факты. Бонапарт сделал это, я знаю. И дело в том, что у него есть основания для доверия, оказываемого ему правительством. Генералы, достигающие того, что удалось Бонапарту, не желают уступать давлению своих правительств.
От этих слов Мелвила ирония сэра Ричарда сменилась угрюмостью.
— Вы говорите, что знаете это наверняка. Но как вам удалось узнать?
Мелвил обстоятельно ответил ему.
— Только что, сэр Ричард, вы охарактеризовали меня как тайного агента. Вас не должно было испугать слово «шпион». Это не обидело бы меня. Я — шпион, благодаря случаю, который удостоил меня этого звания; и случилось так, что я — хороший шпион.
Выражение лица сэра Ричарда свидетельствовало о его отвратительном настроении. Но он ничего не сказал. Откровение Мелвила создавало у него ощущение поражения. Оставаясь до глупости упрямым человеком, он противостоял разумным доводам.
— Даже если все это и так, я по-прежнему отрицаю вашу надежду на успех.
— Не впустую ли мы тратим время? Разве дело в том, чтобы вы поняли это? Вы подчиняетесь мистеру Питту, как и я. Остается только, чтобы вы способствовали мне тем, что в ваших силах.
Мягкость тона не могла скрыть упрека. Глубоко задетый, сэр Ричард покраснел от бровей до подбородка.
— Ей-богу, сэр, я нахожу, что вы ведете себя дерзко.
Мелвил улыбнулся в свирепые зеленоватые глаза.
— Я не появлюсь здесь в другом качестве, сэр.
Рассерженный посол на некоторое время задумался. Наконец, он раздраженно
— Здесь меня просят предоставить вам поддержку и содействие. Меня просят об этом в письме, доставленном неизвестным мне человеком. У вас должны быть бумаги — паспорт и тому подобное.
— У меня их нет, сэр Ричард.
Мелвил не пытался объяснить, как это случилось. Это подтверждалось только его словами, а этот человек оскорбит его, отказываясь верить словам.
— Это письмо — вполне достаточный паспорт. Мистер Питт, как вы заметили, предусмотрительно присовокупил в конце страницы описание моей внешности. Если и этого недостаточно, я могу представить известных благородных людей, пользующихся хорошей репутацией в Венеции, лично знающих меня.
Мелвил прочитал во взгляде посла радость человека, удовлетворившего свою затаенную неприязнь, вызванную назначением этого чрезвычайного эмиссара и усилившуюся из-за поражения в аргументированном споре.
— Пока вы не представите мне их и пока я не буду убежден, что эти люди соответствуют вашему отзыву о них, не удивляйтесь, что я отказываюсь выступать в роли вашего поручителя.
Он коснулся звонка на столе и сказал:
— Я уверен, что именно этого ожидает от меня мистер Питт. Я должен быть полностью уверен в своей правоте, сэр, прежде чем возьму на себя ответственность отвечать за вас перед Его Светлостью дожем.
В дверях появился швейцар. Приглашения на обед от британского посла не последовало.
Что возмущало Мелвила, так это тот факт, что в такое время английское представительство в Венеции осуществляет такой человек. Когда он сравнил проницательную уравновешенность Лальманта, занявшего свое место благодаря лишь своим способностям, с упрямой тупостью Ричарда Уортингтона, который своим назначением был обязан происхождению и влиятельности, то не мог не спросить себя, не являются ли закономерными республиканские доктрины, которые победили во Франции и теперь носились в воздухе по всей Европе; не была ли каста, к которой он принадлежал, на самом деле анахронизмом, не должна ли она быть сметена способными людьми с дороги цивилизации и прогресса?
Эти опасения, однако, не поколебали его настолько, чтобы усомниться в деле аристократии, которому он служил. Так или иначе, а он принадлежал к этой касте и восстановление во владении имениями в Соле было связано с реставрацией монархии во Франции, которая не могла состояться, пока анархия не будет поставлена на колени и сломлена. Но кроме личной выгоды было еще и дело, которому он обязан быть верным по рождению. И он служил этому делу верно, правым оно было или ошибочным.
От строгой английской леди, своей матери, он унаследовал возвышенное и даже мученическое чувство долга, которое в дальнейшем было укреплено образованием.