Венецианские сумерки

Кэрролл Стивен

Не сходя со ступенек и всматриваясь в потоки дождя, Фортуни заметил прямо перед собой мостик. На углу противоположного здания виднелась табличка, возможно с названием улицы, но там обвалился кусок штукатурки, и надпись было не прочитать. Тогда Фортуни наклонился, надеясь прочесть через железную решетку название моста. Но это ему не удавалось, и, опираясь рукой о стену sotoportego, он наклонился еще больше. Пока Фортуни тянулся к табличке, ноги его заскользили по серому мху на ступеньках, проехались по гладким истоптанным камням, и он свалился в воду.

Быть может, шум и потревожил на миг чей-то сон, но кто станет обращать

внимание на всякий случайный, вполне обыденный звук? Всплеск, отчаянно затрепыхавшиеся руки и бьющие по воде ноги — как тоненькие ножки жука, который пытается перевернуться. Но Фортуни упал ничком, его намокшее пальто навалилось на него всей своей тяжестью, сковав, как стальная цепь, и чем больше он барахтался во вздувшихся водах канала, тем больше сил терял. Голова его скрылась под водой, и липкая зелень канала уже проникала в легкие, хотя он все еще сознавал, что каменные ступени и кромка берега — близко. Если бы только ему удалось приподняться, он ухватился бы за кромку и выудил себя из этого канала, который, наверное, пересекал за свою жизнь несчетное количество раз, не обращая на него внимания. Но до кромки было уже не дотянуться…

Затем каким-то чудом ему удалось приподнять голову и за пару секунд разглядеть смутно знакомую сцену с непривычного угла зрения. Он услышал далекие перекликающиеся голоса и увидел почтовый ящик с надписью «Иво» — так назывался ресторан, где Фортуни частенько обедал. Вдруг Фортуни точно понял, где он, понял, что его дом не более чем в десяти минутах ходу. И он подумал о том, как это просто — встать и дойти до дому; это мелькнуло у него в мыслях, прежде чем лицо его вновь погрузилось в воды канала.

Вокруг плавал мусор. Пластиковые обертки, окурки сигарет, надкусанные ломти хлеба… Фортуни уже почти не барахтался, мысли стали медлительными, вялыми, его как будто уносило в самое желанное, самое заманчивое сновидение. Когда вода канала просочилась в его нутро, а дождь забарабанил по спине, руки и ноги Фортуни совсем замерли, оглушительный грохот дождя умолк для него, и он медленно и безвольно поплыл, увлекаемый течением канала, почти как мирный купальщик в безмятежных прибрежных водах.

И в эту минуту титаническим усилием (вспомнив, что, в конце концов, он все еще жив и не собирается угробить себя, нет, благодарю покорно!) он сумел перевернуться; его осоловевшие, пьяные глаза ловили сквозь туман темное, истекающее влагой небо, здания по берегам; голова, нос то поднимались над водой, то вновь скрывались. Сил уже не оставалось, он просто плыл по течению, то приходил в себя, то снова терял сознание, окружающее представлялось сном. Шляпа Фортуни, свалившаяся, когда он падал, теперь плыла перед ним по каналу, и серебристые волосы окружали голову наподобие венка.

И так, влекомый вздувшимися каналами, под проливным дождем, за которым наутро наверняка последует aqua alta [20] , Паоло Фортуни, Маэстро, отпрыск знаменитого рода, отправился в свое последнее турне по городу.

Фортуни не знал, а может, и знал, пока в нем еще теплилось сознание, что упал он в небольшой канал Сан-Марко — поток, стремящийся в реку Рио-ди-Сан-Моизе и, мимо гостиницы «Бауэр Грюнвальд», в обширное пространство Большого канала, где ряды черных гондол ждали его прибытия, как вереница черных машин.

20

Букв. высокая вода (ит.) — паводок, наводнение.

Следом

за опередившей его шляпой Фортуни несло через темный, залитый дождем город. Сначала по Рио-деи-Баркаролли. Он плыл мимо церкви Сан-Фантин, с проглядывавшим на заднем плане фасадом «Фениче», миновал знакомую лавочку канцелярских товаров, темную, с опущенными на ночь стальными ставнями. Там ждали часа открытия свежеотпечатанные конверты, писчая бумага с эмблемами, гравюры с видами старой Венеции. Через несколько часов, в дождливую среду, рано утром, хозяин, которого Фортуни знал всю жизнь, отопрет двери своей лавочки «L'art d''Ecrire», и торговля, источник живительной силы города, продолжится как обычно. Но в данный момент магазинчик был безмолвен и пуст, и только призрак владельца мелькнул с улыбкой в дверях и в последний раз помахал проплывавшему мимо дону Фортуни, которого неизменно встречал как почетного гостя.

Мимо замусоренной туристами улицы Веньер, с бачками, переполненными ресторанными отходами, мимо сумбурного фасада самой Сан-Моизе Фортуни вынесло в воды Большого канала, и он оказался лицом к лицу с сияющими куполами Салюте, куда намеревался снова наведаться, хотя бы ради Тициана и Тинторетто в сакристии. А потом, как бы по собственной воле (на самом же деле влекомое течением), тело Фортуни свернуло налево и последовало по каналу обратно в город. Шляпа его к тому времени уже далеко уплыла вперед.

Слева показался Музей Гуггенхайм [21] , а затем и деревянный Академический мост, по которому Фортуни прогуливался каждый день и рядом с которым, еще юношей, узрел удаляющуюся фигуру Эзры Паунда, в шляпе, с тростью и в пальто, в которое он кутался, как в плащ.

Неподалеку от моста, за каналом, — ветхий ренессансный дворец, в котором помещается консерватория. Здание оставалось бы темным и тихим, если бы не фортепьяно, флейты, трубы, барабаны, не ритмичные вздохи виолончели и струнных; жизнерадостная мешанина звуков плыла над водой, сквозь струи дождя, к уносящейся вдаль фигуре Маэстро, причем каждый из молодых исполнителей, закончив, ждал реакции Маэстро — легкого кивка, а может быть, и улыбки или безразличного взгляда. И где-то — память о том вечносущем утре, когда ему явилось юное создание с солнечными волосами — явилось, сказало несколько слов и всколыхнуло волну сладчайшей боли в сердце Фортуни. Нет, даже не волну, а колыхание бездонной зелени, обещавшее стать волной. И, под дождем, его сердце снова встрепенулось в груди, вновь переживая момент ожидаемой остановки, слишком сладостной, чтобы ее вытерпеть…

21

В музее находится коллекция Пегги Гуггенхайм — племянницы мецената Соломона Гуггенхайма.

И тогда, накатившись из вздувшейся пучины, темная волна подхватила его и закачала туда-сюда, голова его погрузилась в воду и там и осталась, канал свободно вошел в его легкие — Фортуни сдался на милость тому колыханию бездонных зеленых глубин, с которым впервые соприкоснулся весенним утром, ныне принадлежавшим прошлому.

Проплывая под мостом по прибывающим водам aqua alta, недвижное тело Фортуни приближалось теперь к арабским аркам piano nobile просторного дома, где его семья жила последние шестьсот лет. Свет все еще горел, и Роза, обеспокоенная тем, что в столь поздний час хозяин еще не явился, смотрела на серую пелену дождя и бесконечно перебирала четки, меж тем как тело последнего представителя рода проплывало под окнами.