Венецианский аспид
Шрифт:
– Но я больше не пират.
– Это почему, Отелло? Зачем паскудить хорошую профессию – даже ради Венеции?
– Мне нравится, что здесь требуется далеко не одно пиратство. Служба. Потопить судно, разграбить груз – сие дела на службе самому себе, а наградой там – богатство и власть. А вот спасти город, пощадить детей – это дела покрупней. Они служат душе.
– Но, спасая город, ты снискал богатства и власти больше, чем когда-либо прежде.
– В моей философии могут быть недочеты, Карман.
– Все эти люди, как ни поверни, – самолюбивые, неискренние, алчные пиздюки,
– Мне сдается, несчастья потемнили тебе взгляд на венецианцев. Не все они так уж плохи.
– Я имел в виду человечество вообще; за них всех я б не дал и тухлого туеска хуевротства.
– Однако ж ты сейчас тут, со священником – зачем? – Мавр сверкнул мне улыбкой так, словно отразил выпад в фехтовании.
– В моей философии могут быть недочеты, Отелло, – сказал я. – К тому же клятый призрак моей жены умолял меня тебе помочь.
– А, я часто слыхал, что без окаянного призрака – никуда.
– Отелло! – раздался с лестницы женский голос. – Кто там, дорогой мой?
Из-за балюстрады возникла Дездемона и спорхнула в вестибюль. Платье вилось вокруг ее голых ног, длинные волосы были распущены и трепетали по ее плечам и спине. Она была зеленоглаза и так же прекрасна, как сестра ее Порция, только чуть полнее щекой, а в глазах играли искорки, предупреждавшие об улыбке, что может вспыхнуть в любой миг. Она мне напоминала мою Корделию – не столько выраженьем лица, сколько всею осанкой. Крепкая, но нежная. Прелестная.
– Ах, мацабельная распутница, – рек Кукан, неизменно со мною, как обычно – на посту, в дозоре, вдруг где банальность мелькнет, а то и низковисящий плод охальной комедии под руку подвернется.
– О, это королевский шут, – сказала она, сжав руку Отелло. Мы с нею встречались на балу во дворце у дожа, и я дважды бывал гостем на ужинах у ее отца в Бельмонте. Она меня знала. Я ее веселил. – Сударь, я была столь опечалена известием о вашей королеве. Мои глубочайшие соболезнования, и если мое семейство может вас как-то утешить – только попросите об этом. – Она повернула голову – в ней было столько печали, столько доброты, столько жалости ко мне, что я тотчас понял, как доблестный Отелло, пират и солдат, эта прочная, исшрамленная машина убийства – как он потерял свое сердце. И превыше всяких сомнений я знал, что именно мне нужно сделать.
– Отелло, ты просто обязан – с устрашающим рвением и крайней расторопностью – жениться на этой девке.
– Что? – не поняла Дездемона.
– Они привели с собой священника, – пояснил Отелло. – Его держат в заложниках за дверью.
– Я собирался привезти Отелло в Бельмонт, умыкнуть вас в садик, заставить попа совершить его ужасное деянье, пока семейство не сообразило, но сделать это надо здесь, сейчас же.
– Но мой отец…
– Но что ваш отец сделает? Вы будете замужем, и ваш союз освящен церковью. Вы станете женою человека, спасшего Венецию. Осмелится ли ваш отец, со всею его властью, бросить вызов церкви? Дожу? Ваша любовь враз станет вашим господином, а по ходу вы навсегда прогневите отца. Двух птиц одним махом, детка. Что скажете, госпожа?
И
– Я недостоин, – произнес он. – Но если вы меня почтите…
– Да! – отвечала она. – Да! Да! Да! Да! Да! Да! Да! О мой милый Отелло, да!
– Блядь-французы зовут это «маленькая обаудиция», – заметил Кукан.
– «Маленький амбец», кокнийский остолоп, – поправил его я. – И мне кажется, что дакает она так громко не по этому поводу.
– А по мне – так прям кончает. Ладно, давай вытащим викария из-под нашего простофили, тут скоро неизбежно муськаться будут до тошноты.
Я схватился за дверную ручку, но повернулся к ним.
– Госпожа, а ваш отец думает, вы сейчас где?
– Он считает, что я уехала во Флоренцию за туфельками.
– Умно. Стало быть, золото есть? Подкупить священника за службу – как-то недостойно принуждать его к этому кинжалом. Хоть я и не против.
– У меня есть золото, – сказал Отелло.
– Неси, – велел я. – Я оживлю попа. На вид он слабак. Скорее всего, уже лишился чувств.
– И сильные духом не выдерживали, когда обезьянка так долго сношала их в ноздрю, – заметил Кукан.
– Прошу прощения? – осведомился Отелло.
– Он шутит, – сказал я, пряча жезл с куклой за спину.
– Сбегаю, панталончики надену, – сказала Дездемона.
– Я как раз вам собирался это предложить, – крикнул я ей вслед. – Она мила, – шепнул я мавру.
И распахнул дверь.
– Говорил тебе, – промолвил Кукан.
– Пижон! Слезай с него сейчас же. Плохая обезьянка! Скверная и гадкая!
– Пижон тут с попиком забавлялся, – пояснил Харчок.
И вскоре после, при свидетельстве благородного шута, полудурка, обезьянки и куклы на палке, Отелло и прекрасная Дездемона стали мужем и женой.
ХОР:
Два дня миновало – мавр и Дездемона наслаждались своими брачными радостями, и лишь тогда весть об их свадьбе распространилась от священника к солдату, от него к слуге, а от того достигла слуха Родриго. И он с тяжелым сердцем от того, что сам Дездемону потерял, пришел за утешеньем к другу своему Яго.
– Стало быть, мавр погубил дочь Брабанцио? – произнес Яго, расхаживая по офицерским квартирам с головокружительным напором вдохновенья. – Ха! Теперь его совет наверняка повесит. Это и впрямь добрые вести! Свидетели у тебя, конечно, есть? Если нет, придется вылепить таковых из самых выдающихся мерзавцев, кто только по карману будет нам. Деньги есть?
– Нет, это не поможет, – проскулил Родриго. – Ведь он не против воли даму взял, он на ней женился. Да, она погублена, но по своему разуменью и согласию, и погублена она лишь для меня. В глазах Господа и государства она принадлежит теперь мавру.
– Ох ять. – Яго замер на месте. – Женаты?
– Священником.
– Мавр и Дездемона женаты?
– Перед свидетелями. Внесено в городские книги.
– Женаты? Перед свидетелями?
– Свидетельствовали дурак, великан и обезьянка.