Венецианский эликсир
Шрифт:
— Так они передали девочку отцу, который забрал ее в Англию. С удовольствием, должен отметить, — добавил он ехидно, — поскольку ему не надо было забирать и тебя.
— Но она слишком взрослая и слишком отвратительная, — простонала я. — Это произошло всего шестнадцать или семнадцать лет назад. А этой девочке как минимум двадцать лет.
— Ей шестнадцать лет, хотя она и крупная, если верить отчетам. На английской диете девочка из Венеции может легко растолстеть. Я не удивляюсь отсутствию у тебя материнской привязанности, однако ты не сможешь обмануть ни нас, ни себя насчет ее реального возраста. Кажется, когда тебе было выгодно, ты занимала ее детскими игрушками. —
Мне нечего было сказать на это. Я никогда не интересовалась возрастом Певенш.
— Как ты считаешь, почему мы держали тебя подальше от Венеции? Мы знаем, что ты за женщина. Мы опасались, что ты найдешь англичанина, предавшего тебя, и совершишь какую-нибудь глупость, которая приведет к международному скандалу. Нам удалось замять дело с монахиней, ослепшей из-за тебя. К счастью, она была не из богатого рода. Но иностранный делец — совсем другое дело. Однако его все равно убили. Это создало дополнительную сложность. По всей видимости, он связался с какими-то бандитами, которые свято чтят право мести. Это все, что мы могли предпринять, чтобы уладить это дело.
Он стал задумчивым, размышляя вслух о вещах, которые меня не касались. Я наблюдала, как поднимаются и опускаются его плечи. Внезапно он повернулся ко мне лицом, явно для последней попытки найти общий язык со мной.
Он мягко сказал:
— Целая вереница неудачных совпадений привела тебя к этому трупу.
Он сделал паузу, ожидая от меня комментариев. Не дождавшись ничего, он сбросил маску притворного сочувствия.
— Ты настоящее клеймо, которое не дает грехам прошлого умереть, исчезнуть непрощенными. Нет, не ты. Как только ты узнала, что отец твоего ребенка мертв, ты обозлилась, потому что смерть лишила тебя возможности отомстить. Я подозреваю, ты забрала девочку, потому что хотела наказать ее за собственные грехи. Одному Богу известно, какие еще козни ты бы подстроила, если бы мы тебя не поймали. Когда мы вернем тебя в монастырь Святого Захарии, будь покойна, больше тебе сбежать не удастся.
Значит, так и есть. Мои худшие страхи подтвердились. Меня снова хотели похоронить заживо в монастыре. Пока Главный мрачно смотрел в окно, я гадала, что им от меня нужно, почему я до сих пор не прикована к кровати в монастырской келье.
Внезапно я поняла, что они, вероятно, ищут Певенш. Им хочется умиротворить английских бандитов — следуя его логике, передав девочку опекуну. Похищенная английская девочка в Венеции может создать трудности. Пока я молчу, они не упекут меня в монастырь. Надо придумать какой-нибудь план, сбить их с толку, потому я прошипела:
— Очень странно, что в этом городе показной набожности каждый считает худшей пыткой жизнь, проведенную в служении Богу.
Он резко махнул рукой, но в последнюю секунду овладел эмоциями. Его не интересовали мои наблюдения, если только они не в состоянии прояснить ситуацию.
Я молчала. Я знала, что если заговорю о Певенш, то тем самым вырою себе могилу.
Потому я защищала этот секрет. Ему стало скучно, и он приказал запереть меня.
Я легла на доску в камере на первом этаже и принялась слушать нетерпеливый шорох крыс. Несмотря на убогую обстановку, я была рада, что осталась одна. Мне слишком многое надо было осознать и принять. Я представила Певенш, довольно храпящую в удобной келье монастыря Сант-Алвизе, и попыталась вызвать в себе какие-нибудь материнские чувства. Конечно, лучше, когда есть живой ребенок, пускай и такой, как Певенш, чем вообще никакого. Правда состояла
Нельзя стать матерью, просто получив сообщение о том, что у тебя есть ребенок. Но когда мой любовник узнает правду, не оттолкнет ли это его? Учитывая его собственные смешанные чувства к девочке, его отношение ко мне может кардинально измениться.
Потом я горько рассмеялась, поскольку подобные рассуждения о будущем не имели никакого смысла. Если я не буду сотрудничать, моим бывшим нанимателям будет невыгодно сохранять мне жизнь, несмотря на угрозу монастырем. Для них меня уже не было. Им не составит труда избавиться от меня и сложить все бумаги, касающиеся моей жизни, в архив.
Я вспомнила с замиранием сердца, что им тем более легко меня убрать, ведь для мира Катарина Вениер уже давно мертва и похоронена возле семейного склепа на Джудекке.
Припарка из паутины
Берем венецианский терпентин, две унции; сок подорожника, полторы унции; фиги, три штуки; желтую апельсиновую кожуру, две драхмы; пилюли, полторы драхмы; сажу, пол-унции; голубиный помет, полторы унции; паутины большого паука, шесть штук; черное мыло, четыре унции; достаточно уксуса, чтобы все это связать воедино.
Служит для борьбы с малярией. Следует прикрепить к запястьям так крепко, чтобы давило на артерии за два часа до приступа.
Окошко моей камеры выходило на малолюдную улицу. Вероятно, она была перекрыта с двух сторон. Я слышала плеск волн и чувствовала запах, однако канал не был виден, не считая слабых отблесков воды, которые иногда проникали в камеру. Я лежала на доске и наблюдала за контурами световых бликов. Это были мои истории, мои пьесы и мои песни, с которыми я коротала долгие часы.
Мне позволили помыться и принесли свежую одежду. Каждый день я прикрепляла к шемизетке толстый передник. С ним было легче лежать на жесткой доске. Мой живот постоянно болел и страдал от различных расстройств. Ужасная баланда, которую мне давали, не улучшала его состояние.
Я видела, как с волос сходит краска, а кожа обтягивает кости из-за дурного питания. Каждый час я ожидала, что меня поведут к петле либо появятся женщины с суровыми лицами, вооруженные бутылкой и трубкой. Я постоянно переживала собственную смерть, пока наконец жизнь не начала казаться мне какой-то другой реальностью.
Конечно, мне и прежде приходилось томиться в заточении. Разница состояла в том, что на этот раз я успела познать радости жизни, как с Валентином, так и, следует признать, с Дотторе Веленой и Зани. Воспоминания о былой жизни делали пребывание в застенке поистине невыносимым. Несмотря на все их недостатки, каждый из этих мужчин обладал определенной благопристойностью. Они все поделились со мной человеческой теплотой, которой мне так не хватало теперь. Она была нужна мне больше, чем еда, свет и воздух.
Я начала разговаривать с ними, крепко закрыв глаза. Я использовала мастерство актрисы, чтобы изображать их ответы. Даже Зани играл определенную роль в этих забавах. Когда я засыпала, то иногда сворачивалась клубком, как будто снова была в «Фезерз», а если мне снились сны, то они были о Лондоне. Либо кошмары о Лондоне, приправленные венецианскими воспоминаниями.
Мне хотелось джина, но его не было. Я была удивлена, какое облегчение мне принесли мои размышления и фантазии. Без джина было сложно уснуть, меня мучили кошмары.