Венера Прайм
Шрифт:
Йозеф ухаживал за Ари, пока она садилась и устраивалась на кожаных подушках, так же заботливо, как это было в юности, когда он арендовал на свое месячное содержание запряженный лошадьми кэб, чтобы свозить ее в театр. День был холодным и свежим, ярко светило солнце, на покрытых росой ветвях лежали четкие тени. Несколько минут машина катила по узкой мощеной дороге, петлявшей по весеннему лесу, прежде чем она заговорила:
— Значит, она наконец согласилась встретиться со мной.
— Это знак, Ари. Ее выздоровление было постепенным, но я думаю, что сейчас
— Она разговаривает с тобой. Ты знаешь что-то, о чем не сказал мне?
— Мы говорим только о прошлом. О своих планах она не говорит ни слова.
— Это может означать только то, что она пришла в себя и понимает важность миссии на не возложенной. — Ари говорила слишком безапелляционно.
Йозеф посмотрел на нее с беспокойством:
— Возможно, тебе не стоит слишком на это надеяться. В конце концов, возможно, она собирается уйти, послать эту миссию ко всем чертям. Возможно, она просто чувствует, что должна сказать нам об этом лично.
— Ты в это не веришь.
— Я не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал.
Внезапно в ее голосе послышался гнев:
— Это твоя преувеличенная забота о ее чувствах, Йозеф, из-за ее мы потеряли весь прошлый год.
— Мы должны договориться не спорить по этому вопросу, — спокойно сказал Йожеф. — Все равно мы не придем к согласию.
Его жена была его коллегой по работе большую часть их супружеской жизни; он рано научился отделять их стратегические разногласия от личных, но ей это никогда не удавалось.
— Я беспокоюсь за тебя, — сказал он. — А что, если ты узнаешь, что она не сделает того, чего ты от нее ждешь? А что, если ты откажешься принять ее такой, какая она есть?
— Если она принимает себя такой, какая она есть, как же я с ней могу не согласиться.
— Я удивляюсь, почему ты продолжаешь недооценивать нашу дочь, ведь она всегда удивляла нас.
Ари оставалась в душе все той же, слишком капризной, избалованной женщиной, в которую Юзеф влюбился четыре десятилетия назад, — но она была умна и справедлива, то, что сказал Юзеф, было правдой. Как бы ни раздражала Ари неортодоксальность дочери, Линда всегда удивляла их, даже когда шла наперекор желаниям родителей.
Перед ними замаячили железные ворота. Машина лишь слегка замедлила ход, когда ворота откатились на хорошо смазанных рельсах.
— Я скажу только одно: если она хочет, чтобы ее отпустили, ты должна отпустить ее не прекословя. Она должна заявить о своей независимости от твоей воли и самостоятельно решать свою судьбу.
— Этого я не приму, Йозеф, — строго сказала Ари.
Йозеф вздохнул. Его жена была одним из самых известных психологов в мире, но она была слепо предана принятой на себя задаче и разрывалась между ней и ее любовью к своим родным, которых она любила больше всего.
Белый вертолет без опознавательных знаков ждал на крыше здания Совета Миров, его турбины работали, издавая удивительно мало шума. Через несколько секунд после того, как Спарта и Командор поднялись на борт, воздушный корабль
Потянулись мягкие волны зелени — весна вступала в свои права. Вертолет развернулся и быстро пересек широкую реку, низко пикируя над деревьями, охранявшими вершины утесов. Перед ним открылась широкая лужайка, а на ней — массивный каменный дом. Бесшумный корабль приземлился прямо перед ним. Спарта и Командор вышли, за весь полет они не обменялись ни единым словом. Вертолет тут же улетел. Никаких записей об их посещении дома на Гудзоне не появится ни в одном банке данных.
Пока они шли по упругой траве, Спарта думала о месяцах, проведенных в этой гостинице. «Гранит» принадлежал «Саламандре» — ассоциации тех, которые когда-то были среди пророков «свободного духа», а теперь стали их заклятыми врагами. «Саламандра» была против авторитарного, тайного руководства «свободного духа» и против его некоторых причудливых практик, но не против его основы — не против Знания. По необходимости «Саламандра» тоже была тайным обществом, ибо «свободный дух» считал членов «Саламандры» отступниками и убивал их безжалостно.
Обе организации нанесли друг другу множество смертельных ударов. Даже не зная имен сражающихся, Спарта была на передовой. Но в течение прошедшего года она самоустранилась от этой борьбы, пытаясь разобраться в самой себе.
— Я хотела, чтобы ты поверила, что мы мертвы. Это подвигло бы тебя еще с большей яростью сражаться против наших врагов, приближая нашу Цель. — Ари безмятежно сидела в кресле, словно на троне, сложив руки на коленях. Она искоса взглянула на Йозефа, который неподвижно сидел рядом на стуле с прямой спинкой.
— После всего, что со мной случилось, я даже не знаю… — Спарта замолчала, бесцельно зашагала по комнате, остановилась, глядя на корешки старых книг, стоящих на стеллаже библиотеки, избегая смотреть на своих родителей.
— Ты бы видела себя со стороны, — продолжила Ари. — Ты горела жаждой мести. Ты направила все свои необычайные силы на поиски и уничтожение врага. Ты думала, что делаешь это из-за нас, но в процессе ты работала на нашу истинную Цель. — Она была взволнована, своими собственными словами. — Ты была великолепна, Линда. Я безмерно гордилась тобой.
Спарта стояла неподвижно, борясь с гневом, сдерживая резкие слова:
— Я чуть не умерла, пристрастившись к «Стриафану». Я бы и умерла, ничего не совершив, кроме нескольких убийств, если бы не Блейк.
— Да, нам не следовало заходить так далеко, — тихо сказал Йозеф.
Но Ари возразила ему:
— Она бы не умерла. И она бы не потеряла бы волю бороться дальше.
— Отец, когда ты пришел к нам в ту ночь, ты сказал, что мама сожалеет. Я тебе поверила.
— Он не должен был извиняться за меня, — вмешалась Ари. — Честно говоря, то что Йозеф сообщил тебе, что мы живы, он сделал вопреки моей воли. Я была против.