Венерин башмачок
Шрифт:
— У Верховцевой муж сидит в коридоре.
— Давно сидит?
— Часа два.
— А что говорит?
— Ничего не говорит. Можно, говорит, я тут в коридорчике у вас посижу? Мы разрешили. Одному, видно, дома тошно.
— Пришлите за мной Валеру. Я сейчас подъеду.
Инна Викторовна обрадовалась, что нашелся повод вернуться в клинику. Одному дома тошно, это доктор Кузин точно подметил. Она побеседует с Верховцевым, зайдет к Ларисе. А на обратном пути заедет к Андрюшке и заставит эту метелку Кристину приготовить ужин. А иначе Андрюшка наверняка ляжет спать голодный.
Инна Викторовна вернулась в клинику и, не заходя к себе в кабинет, прошла в бокс и издалека заметила сидящего на скамеечке Верховцева. У него в руках был журнал, но он не читал, а смотрел прямо перед собой в стену. Его некогда прямая спина бывшего военного была согнута, голова безвольно опушена, что очень не шло его поджарой фигуре со следами былой выправки. Увидев Инну Викторовну, Верховцев поднялся и виновато улыбнулся Вернее — попытался улыбнуться. На что Инна Викторовна сдержанно кивнула и не стала говорить ничего притворно-успокаивающего.
— Сейчас я посмотрю вашу жену, и мы выйдем с вами в сад. Там сегодня так хорошо. Я, знаете ли, тоже все больше в помещении.
И, не дав ему ничего произнести в ответ, вошла в палату № 38.
В состоянии больной не появилось ничего нового. Она лежала под капельницей. Спала. Инна Викторовна поговорила с медсестрой, вышла. Верховцев покорно проследовал за ней. Они вышли в сад, в тепло нагретого вечера. Дружно и немного торжественно цвели нарциссы, рассеивая вокруг ненавязчивый аромат.
— Вам тоже не сидится дома, — заметил Верховцев. Инна Викторовна пожала плечами:
— Такая у меня работа.
Она не стала объяснять, что это ее частная клиника, что она слишком многим пожертвовала, чтобы вырастить ее из ничего. И уж теперь такого пустяка, как личного времени, для клиники не жалко.
— Когда-то я тоже слишком много времени отдавал службе. Служба с утра до ночи. И в выходные. Жена обижалась, что мало бываю дома. Таскал ее по гарнизонам, по казенным квартирам.
— В каких войсках служили?
— В разных. Я — служащий политотдела.
— Руководящая роль партии, — бросила Инна Викторовна.
Верховцев снова виновато кивнул. Это было совсем не то, чего ожидала Инна Викторовна. Она была уверена, что Верховцев кинется защищать свою должность, свою партию. Примется разглагольствовать о.необходимости по. литотделов в частях. И о том, что стало с армией сейчас — без них, прежних кадров. Она хотела, чтобы он отвлекся, клюнул на ее приманку. Но он не клюнул. Ему, видимо, было все равно. Все его существо было теперь сосредоточено на одной болевой точке. И точка эта находилась в боксе на третьем этаже, в палате № 38. Она одна болела и мучила сейчас.
— И в ракетных войсках служили. И ведь жили на самой точке. Там такие дозы…
— Вы себя вините, а это ни к чему, — мягко возразила Инна Викторовна. — Вы-то что могли сделать? Женщина сама выбирает свою судьбу. Видимо, для нее было лучше, чтобы рядом с вами.
— Да. Вы
Инна Викторовна не знала, что ответить. Собираясь на разговор с Верховцевым, она намеревалась сказать ему все как есть. Чтобы не питал напрасных иллюзий Чтобы готовился. То, что врач обязан сказать близким безнадежного больного. Но теперь видела, что он сам все понимает и просто нуждается в том, чтобы кто-то слушал его. А слушать скорее всего некому. То, что она приготовила для разговора с мужем Верховиевой, никуда не годилось.
— Вы знаете, сейчас вашей жене дают одно лекарство… Хорошее лекарство. Она почувствует себя лучше.
— Да? — Верховцев с надеждой посмотрел на Инну Викторовну.
— Да. И вы сможете с ней разговаривать.
— И гулять?
— Возможно. Но помните: ей нужна ваша поддержка. Вам ни в коем случае нельзя раскисать.
— Да, да, я понимаю. Скажите, — Верховцев дотронулся до руки Инны Викторовны, — а сколько у меня есть времени?
— Точно сказать не могу, — призналась Инна Викторовна. — Может, несколько месяцев, а может — чудеса все-таки случаются — и больше.
Инна Викторовна поднялась и направилась в сторону больницы. Верховцев тенью двинулся за ней.
— Но вам нужно подумать о себе, — продолжала Инна Викторовна. — Вам нужно хорошо питаться, хорошо спать.
— Со сном у меня проблемы, — признался Верховцев.
— Я выпишу вам успокоительный сбор. Но обещайте, что будете точно следовать моим рекомендациям.
Верховцев снова виновато улыбнулся. Инна Викторовна не была уверена, что жена Верховцева протянет больше месяца, но сказать ему правду не смогла. Она поймала себя на мысли, что видела много женщин, которые хлопотали вокруг тяжелобольных мужей, видела скорбь безутешных вдов и их прибитость хорем. И ее это не то чтобы совсем не трогало, а не слишком удивляло, что ли… А вот преданность Верховцева, его бесприютность, его беспомощность — задели ее. Разбередили душу.
А вот если бы она, Инна, не дай Бог, тяжело заболела? Кто из ее трех бывших мужей стал бы вот так, по-собачьи преданно, просиживать часами в коридоре, чтобы только знать, что она — рядом, через стенку? Больная, в бреду, никакая. Но — рядом. Кто? Дед Пихто. Нет, никто. Все ее три мужа только требовали внимания к себе, капризничали, предъявляли претензии. Что за жизнь! Ну хоть бы в чем повезло! Нет же — сыплется на голову одно за другим!
Инна Викторовна посидела у своей племянницы. Занимались восстановлением памяти. Это приятное занятие для Инны. Она вдоволь насплетничалась о своей невестке Кристине и нажаловалась на зятя-африканца. Должна же племянница вернуться в русло их семейных дел. Лариса с интересом слушала и смотрела фотографии.