Венерин башмачок

Знаменская Алина

Первая жена Умару стала Лизиным кошмаром и вполне могла присниться, но Лиза твердо знала, что это не сон. Под ногами грациозной Адамы скрипнула циновка. Лиза видела, как Адама протянула руку. Неужели она подвинет дверь и войдет к Лизе в спальню! Только этого не хватало! Эта женщина чувствовала себя хозяйкой и расхаживала по всему дому, командуя прислугой благо та плохо понимала Лизин английский. Но войти Лизе в спальню!

Лиза не пошевелилась. В ней боролись страх и любопытство. Что станет делать Адама в ее спальне? Дверь бесшумно отъехала. Черная пантера помаячила в проеме двери и двинулась вдоль прозрачной стены, стараясь не

шуметь. Нужно отдать ей должное, она была бес шумна, как кошка, ей и стараться было не нужно. Она и родилась с этой дикой грацией и манерами ласковой хищницы.

Адама обошла кровать, и Лиза сразу почувствовала дуновение прохлады. Не открывая глаз, поняла: Адамка включила кондиционер. Какая забота! И это после их утренней стычки! Лиза не собиралась с ней разговаривать и поэтому лежала, наблюдая за соперницей из-под полуприкрытых ресниц.

На стуле возле кровати лежал кремовый пеньюар, который Лиза надевала по утрам, провожая Умару на работу. Пеньюар Лизе очень нравился. И нравился, видимо, не только ей. Адама остановилась и, секунду помедлив, потрогала пальцами оборку. Лиза почему-то была уверена, что Адама сделает какую-нибудь пакость. Например, выльет на пеньюар пузырек зеленки или отрежет завязки. Но Адама сделала другое — она взяла пеньюар и выскользнула с ним из комнаты. Лиза чуть не вскрикнула ей вслед. Но — сдержалась. В широкий дверной проем ей хорошо было видно, что происходит в соседней комнате. Адама накинула на себя Лизин пеньюар и стала смотреться в зеркало. Зеркала в комнате висели повсюду, поэтому Лизе были видны ее отражения. Смуглая кожа Адамы казалась еще чернее, оттеняемая кремовым. Лиза должна была признать, что негритянка красива. Своей, местной, африканской, красотой. На Лизу она смотрит как на заморскую экзотическую птицу и не прочь примерить чужое оперение.

Адама запахнула на себе пеньюар, прошлась, повернулась, производя руками свои характерные движения, и прищелкнула языком. Лиза собралась было «проснуться», прервать спектакль, но услышала раздававшийся на лестнице голос Умару. Он поднимался.

Адама замерла в позе обманчивого кошачьего равнодушия, и Лиза замерла, а точнее сказать — съежилась. Она и сама не смогла бы объяснить своего состояния. Она как бы попала в чужую игру и не могла поймать момент, чтобы выйти из нее.

Умару поднялся и увидел Адаму в Лизином пеньюаре. Он что-то коротко сказал своей первой жене, а может, спросил. Та ответила негромко, махнула рукавом пеньюара в сторону спальни. Лиза испугалась. Она испугалась, что увидит какую-нибудь интимную ласку между ними. Вдруг он решит, что Лиза спит, и подойдет и обнимет Адаму? Лиза точно знала о себе: она этого не переживет. Она не сможет это проглотить. Как проглатывает молчаливая Адама с глазами-маслинами и грациозной шеей.

Умару что-то сказал Адаме и направился в сторону спальни. Пеньюар полетел ему вслед. Адама стремительно спускалась по лестнице.

Лиза сидела на кровати, ее колотила дрожь.

— Я не могу, не могу так! Не могу так больше! — повторяла она, чувствуя приближение слез.

Умару подсел, обнял ее большими руками и стал качать из стороны в сторону, как в ритуальном танце — равномерно и монотонна.

— Зачем она пришла на мою половину? Зачем?!

— Она включила тебе кондиционер. Видела, что ты страдаешь от жары, а спросить стесняешься. Она пришла с добрыми намерениями.

— Но зачем, зачем она берет мои вещи?

— Лиза!

Не будь такой… жадиной. Адама видит, что ты — другая. И ты ей интересна. Она хочет подружиться с тобой.

— Она? Подружиться со мной? Да ты что?! Может быть, когда ребенок родится, она отнимет его и сама будет нянчить?

Умару пожал плечами. Он не видел в этом ничего особенного. Лиза была на грани отчаяния.

— Лиза, у Адамы нет детей. У нее дважды рождались мертвые дети, и она совсем отчаялась. Будь с ней помягче. Она хорошо к тебе относится!

— Я только это и слышу! — Лицо Лизы покрылось бисеринками пота. — Я не могу так жить! Я вышла за тебя замуж не для того, чтобы делить тебя с кем-то! Я не собиралась в гарем! Я не готова к этому! Если бы я знала, что у тебя гарем, я ни за что бы не поехала сюда!

— Где ты видишь гарем? — рассмеялся Умару. — Я недостаточно богат, чтобы содержать нескольких жен. Вот видишь, предстоят новые расходы. Теперь придется Адаме покупать пеньюар, чтобы она не трогала твой.

— Ты смеешься? — возмутилась Лиза. — Тебе весело? Так знай же: или я, или она! Если она останется здесь, я уеду домой!

Умару озадаченно смотрел на Лизу. А Лиза отвернулась, но ей все равно мерещились глаза Адамы — иссиня-черные, как маслины.

ГЛАВА 10

— Ларочка, это я…

В комнату проник круглолицый мужчина с животиком будды. Лицо его лоснилось, будто он только что наелся блинов.

— Я принес кое-какие бумажки, нужно их подписать… Ты ведь не забыла, дорогая, о чем мы беседовали прошлый раз? Или я…

— Я помню.

Лариса вышла из-за письменного стола.

— Адвокат приготовил документы о разводе? Я должна их подписать.

— А тебе читать не вредно? Над чем ты работаешь? — Стасик скосил глаза на бумаги, разложенные у Ларисы на столе.

Лариса бросила сверху журнал.

— Я здорова. Читать мне не вредно, писать тоже. Лариса взяла протянутые ей бумаги, стала просматривать.

Стасик подошел к столу и убрал журнал. Он, как бы от скуки, стал просматривать листки, исписанные убористым почерком его жены. Лариса подняла на него глаза. Ей было неприятно, что этот человек трогает и читает то, что она никому не показывала.

— Ты пишешь диссертацию? — Брови Стасика подпрыгнули.

— Разве тебе это интересно? — Лариса пожала плечами. — Занимаюсь чем хочу.

Она вовсе не стремилась, чтобы ее слова показались вызывающими. Но именно так они прозвучали. Стасик положил бумаги на место и накрыл их журналом. Он наблюдал, как Лариса один за другим подписывает документы. Он не ожидал, что все будет так просто. Он уже отлично знал: у Ларисы шок и большие проблемы с памятью — здесь помню, здесь не помню. И он приготовился к вопросам. И ответы тщательно продумал и даже отрепетировал. Но такого равнодушия, такого пофигизма он от своей жены не ожидал. И — растерялся.

Главное — выражение лица у нее было… совершенно чужое! Ну как будто и не Лариса это. Не та Лариса, что хватала его за штаны и умоляла: «Не бросай меня!» И выражение глаз ведь у нее прежде было совершенно собачье! У них во дворе однажды собаку машиной сбило, и вот тогда у собаки было такое выражение глаз, как совсем недавно у Ларисы. А эта, сегодняшняя, Лариса была абсолютно чужая и незнакомая. Эта незнакомость ставила Стасика в тупик. А может, она что задумала? Контрплан? Или… она совсем умом тронулась?