Венгерская рапсодия
Шрифт:
— Спасибо… э… кёсёнём, — поправилась Элла и последовала за Фридой.
Оказалось, что Золтан Фазекаш вовсе не спит мертвым сном, а сидит за столом и завтракает.
— Доброе утро, Арабелла, — вежливо произнес он, поднявшись. Его глаза изучали ее лицо, ее прекрасную кожу, и он не сел, пока она не заняла место напротив него.
— Доброе утро, — ответила Элла и стала слушать, как Фрида и ее хозяин обмениваются короткими замечаниями.
— Фрида хотела бы знать ваши пожелания относительно завтрака.
После двух обильных
— Дома я ем на завтрак тост и мармелад, — ответила она, посылая дружеский взгляд экономке, пока Золтан Фазекаш переводил.
— Toszt, — повторила Фрида и, обменявшись улыбками с гостьей, вышла.
— Вы хорошо спали? — поинтересовался художник.
— Как младенец. Послушный младенец, — уточнила она и взглянула на него, надеясь, что он не заметит теней, появившихся у нее под глазами этим утром.
Ей показалось, что он едва сдерживается, чтобы не улыбнуться, однако поводов для смеха не было. Золтан взял кофейник и налил кофе в ее чашку.
— Спасибо, — машинально пробормотала она, мысли ее были заняты совсем другим. — Мистер Фазекаш, — начала она, — могу я…
— Пожалуйста, называйте меня Золтаном, — вставил он.
— Э… Золтан, — поправилась она, с удовольствием произнося его имя, и забыла, о чем хотела спросить.
Пока она вспоминала, в комнату вбежала Фрида с тостом на маленьком фарфоровом блюдце и вазочкой мармелада, и Элле пришлось отложить разговор. Поскольку она не торопилась возвращаться в «Торнелоу Холл», надо было еще некоторое время погостить в этом доме, то значит, заняться чем-нибудь. Так неприятно сидеть на одном месте и бездельничать! Однако Золтан Фазекаш явно не собирался, сегодня же начать писать ее портрет.
Как только экономка вышла, Элла задала свой вопрос. Учтя, что упоминанием о портрете испортила их беседу накануне вечером, Элла решила прибегнуть к хитрости.
— Мне бы хотелось что-нибудь изменить, — сказала она и откусила кусочек тоста.
Напряженное молчание, исходившее от собеседника, заставило ее посмотреть, как он отреагировал на вопрос. Холодные оценивающие серые глаза осмотрели ее пышную белую блузку, заправленную в прекрасно сшитые брюки с поясом на талии.
Изучение закончилось, и он проговорил:
— Вы и так выглядите очень респектабельно, Арабелла.
Он нарочно сделал вид, что ничего не понял, она была в этом уверена, и с трудом сдержала раздражение.
— Остальных девушек из семьи Торнелоу писали в бальных платьях, — сообщила она как можно более спокойным тоном. — Думаю, что мой отец настроен именно на это.
Однако отец вынужден будет согласиться, если, пользуясь своим правом художника, Золтан Фазекаш захочет писать ее в белой блузке и брюках. Вот будет забавно, если такой портрет окажется рядом с помпезными изображениями дам, одетых в шелк и
И вдруг Золтан Фазекаш поинтересовался:
— У вас есть с собой бальное платье?
Ее энтузиазм стал медленно угасать: придется оставить идею позировать в брюках.
— Я его покупала не для портрета, я хотела пойти на бал сегодня вечером.
Он склонил голову набок и спросил:
— Сегодня состоится бал?
— Нет… Я… — Она запнулась, почему-то чувствуя себя виноватой. — Вместо того чтобы пойти на бал, я приехала сюда, — ответила она обреченным тоном и почувствовала, что художник еще более тщательно изучает ее.
— Вы пытались от чего-то скрыться? — прямо спросил он.
— Нет, нет! — страстно запротестовала она.
— И все же вы не хотите, чтобы ваш портрет был написан?
Господи, какой он проницательный! Я и подумать не могла о том, чтобы хоть как-то намекнуть на это, а он уже все понял. Представляю, какие невероятные усилия приложил отец, чтобы уговорить такого известного художника писать мой портрет. Если я вернусь домой и заявлю, что Золтан Фазекаш отказался работать, потому что мне не хочется позировать, отец просто оторвет мне голову!
Элла посмотрела на художника, думая, как бы половчее выкрутиться. Однако когда заглянула в его внимательные серые глаза, то поняла, что у нее ничего не получится. И внезапно нашла честное решение:
— Это желание моего отца.
Золтан Фазекаш продолжал ее внимательно разглядывать, затем гордо откинулся в своем кресле и как бы между прочим заметил:
— Забудьте о бальном платье, я не собираюсь сегодня работать над вашим портретом.
— Не собираетесь?.. — Она замолчала в изумлении. — У меня нет времени, чтобы… — Голос ее оборвался, когда она увидела, что глаза художника зажглись гневом.
— Чем это вы так заняты? — взорвался он. Золтан Фазекаш, человек потрясающего таланта, не очень-то доволен ее поведением, она это прекрасно видела. — Из того, что вы рассказывали, я заключаю, что у вас нет ни работы, ни личной жизни, из-за которых стоило бы торопиться с возвращением домой!
— У меня множество дел, — с едва заметным под маской вежливости гневом начала она, удивляясь, как это ее угораздило попасть в руки еще одного тирана. Он даже звал ее, как и отец, Арабеллой. Однако больше она ничего не успела сказать.
— Ваша жизнь полна мелкой суеты, и вы ничего не знаете о том, как приходится работать другим людям! — прервал ее художник.
Мелкая суета?! Если бы он только знал, какую мне иногда приходится выполнять тяжелую работу! Но Бог с ним, главное — я теперь знаю, что у него полно важной работы на сегодня и он не будет заниматься портретом.
— Что ж, прекрасно! — Она вскочила, ее огромные синие глаза метали искры. — Позвоните мне, когда у вас найдется для меня время!
— Вы возвращаетесь в Англию? — художник тоже поднялся.