Венки Обимура
Шрифт:
– - Вот и отлетела ее жемчужная душа,-- печально зазвучал женский голос.-- Уложи ее вот сюда. Спи, девонька. Спи! А ты уходи поскорее отсюда.
Слушал Митрей не дыша.
– - Не томи сердца своего,-- продолжала Ульяна.
– - Мягкое оно у тебя, нетерпеливое. Кто знает, что лучше -- умереть в покое иль жить в маяте. Не думал ты про то, вот и поспешил... Ладно, что теперь! Только иди прочь поскорее. Да не забудь прежний облик себе вернуть, не то всех переполошишь!
– - Откуда ты знаешь?
– - услышал Митрей потрясенный голос Ивана.--
– - Да, как совку зовут меня: лесная барыня, Ульяна Степановна. А филин -- дружок мой. От него я услышала о тебе.
– - Филин колдуна? Ты и Михаилу знала?
– - Да.
– - Кто сгубил его?
– - Не ко времени разговор. Уходи! Сейчас здесь будут люди, нас в душегубстве обвинят! Да иди же!.. Нет, поздно. Поздно!
И услышал Митрей позади шум многоголосый, и увидел, обернувшись, что приближается толпа сельчан -- полуодетых, кто в чем с постели поднялся. Впереди всех бежал Ерема.
"Как же это я не учуял, когда покинул он меня тут одного-одинешенького? А ежели б ведьма меня заприметила?" -- ужаснулся Митрей и заколодел в том ужасе, и не слышал, не видел, как убивался над телом дочери Савватий, как схватили ведьму да Ивашку, выволокли их на улицу, как шумела толпа и лютовал Ерема:
– - Извели девку!
Крепкий тычок вернул Митрея к жизни.
– - Иль карачун тебя хватил?
– - бранилась Ненила.-- С тобой всю потеху упустишь!
– - Какую потеху?
– - промямлил Митрей.
– - Так ведь Ульянка с Ивашкой загубили Наташеньку, подруженьку мою милую!
– - хлюпнула носом Ненила.-- Исказнить их надобно, лиходеев проклятущих!
– - Бей ведьму!
– - взревел Митрей и косолапо побежал вслед за толпой.
– --- Стойте, люди!
– - раздался тут громкий голос Ульяны -- и все невольно замерли.-- Зачем вам смерть моя? Кому я зла пожелала? Кому отказала в добре? Вспомни, Ольгушка, как ходила ты ко мне судьбу пытать! Говорила я, что сладится у тебя с Васенькой? Что не сможет он- тоску по тебе ни водой смыть, ни гульбой загулять?
– - Говорила! Васенька сватов заслал!
– - зазвенел девичий голос.
– - Не тебе ль, Анна, дала росы целебной, на поемных лугах собранной ранним утром, на Вознесение? Выпил ее твой сынок -- и всякое лихо с него рукой сняло, разве нет?
– - Здоров сыночек!
– - прошетестело в толпе.
– - Сам видел, как ты, ночуя у Анны, умывалась через порог на улицу, ведьма!
– - перебил Ерема. В ответ засмеялась Ульяна:
– - Не всяк, кто умывается, пусть и через порог,-- ведьмак. По тебе, чем грязней, тем праведней!
Смех подхватили было в толпе, да тут врезался в гущу народа Митрей с воплем своим запоздалым:
– - Бей ведьму!
– - Бей!
– - подхватил Ерема.-- Сладко поет Ульяна, а кто от коров молочко отдаивал? Припомни-ка, Ненила, как у тебя ворота поструганы были? Это она, ведьма, стружки в подойнике парила,
– - Было, было, было!
– - зачастила Ненила.
Ульяна тряхнула головой. Платок сполз с нее, волосы разлохматились, сквозь космы глаза сверкали. Мужики крепко держали ее, Ивашке тоже заломили руки за спину. Он, однако, не рвался -- угрюмо молчал, озираясь.
– - Чего ты, Ненила, на меня так злобишься?--спросила Ульяна.-- Не за то ль, что я сказала, будто нет у тебя врага злее твоего языка?
Да, Ненила нигде не смолчит, знал Митрей. Где черт не сладит, туда бабу пошлет. Его бабу!
Ненилу знали в деревне хорошо, смех опять полетел над людьми, но Ерема завопил:
– - Вокруг пальца она вас обведет, всем глаза отведет! Ей даже то ведомо, как косточку-невидимку выпаривать, с нею злые дела творить. Обернется она невидимкою-- и крадется за Натальей, бедной девкой, по полю, по лесу, землю с-под ступни -- след ее -- вынимает, на дерево бросает. Вон, вон яблонька посохла!
– - указал он на придорожный дичок.-- А человек и подавно иссохнет. Другой след Натальин вынутый кинула Ульяна в воду, а против того, сами знаете, помощи быть не может-- сделано крепко, завязано туго. Вот и померла девка.
– - И впрямь!--заголосили бабы.-- Сколь б ни рядили, девка-то померла!
– - Не виновна я в том. Помочь хотела Наташе, да не совладала с хворью, -- горестно сказала Ульяна.
– - А вот мы сейчас испытаем тебя. Пусть царь-огонь всех рассудит!
– выкрикнул Ерема и велел Митрею: -- Беги нащепай лучинок, да поскорее!
– - И еле слышно: -- Всем березовые, а две сосновые...
Ну, иной раз и Митрей думал скоро, бегал споро. Мигом обернулся -- и вот уже роздал Ерема сельчанам по лучинушке. И Ульяне с Иваном тоже, а разве кто станет разбирать в суматохе, кому березовая, кому сосновая лучина досталась?
Запалил Ерема пук соломы, к нему потянулись руки за огнем. И не одно сердце дрогнуло: судьба слепа, а ну как ошибется, не на того направит перст свой обличающий? Ведь издавна этак испытывают на Руси: у кого быстрее сгорит лучина, тот и виноват. Только сосна -- она скорее березы горит, с того и щепают не сосновую, а березовую лучинушку на долгие зимние вечера...
Серое утро лежало на земле. Сыро да тихо, ни ветерка. Ровно сияли огонечки, люди вздохнуть боялись. А Митрей смотрел на язычок пламени в ладонях своих, но видел огромный костер в лесу...
И вдруг стон по толпе пронесся: прежде других, разом, погасли лучинки Ульяны да Ивашки.
– - Бей их!
– - Бей тележной осью! Да приговаривай "раз", а слова "два" не произноси, не то сам себя сгубишь, изломает тебя ведьма!
– - Жги ведьме пяты соломой! Кол осиновый тащи!
– - Стойте, люди!
– - неистово закричала Ульяна.-- Ну, меня изгубить хотите, а этого невинного за что?
– - Он, черноризец, Божий раб, с тобой вместе...-- бойко начал было Ерема, да и остолбенел: -- Пастух!