Венок для мертвой Офелии
Шрифт:
– Что ты делаешь?! – взвизгнула она.
– Я – гомофобка, – мрачно сообщила я. – Поклонница традиционных ценностей.
– Так могла бы просто ска-а-а-азать, – проныла поверженная содомитка.
– А мне так было неинтересно, – сообщила я. – И мне нужны кое-какие сведения. Тут была девочка. Маленькая девочка.
– Не было тут никаких девочек, – провыла она. – Тут строго, только с восемнадцати лет!
– Нет, ты меня, похоже, не поняла, – вздохнула я, делая захват сильнее.
Бедная дама застонала.
– Пусти! – закричала она.
– Сначала поговорим о двух девочках, –
– Асю? – Она явно была удивлена. – А кто бы мог ее тронуть, Асю? Она же была… любовницей нашего главного…
Настал мой черед удивиться. Я же знала, что Аська была влюблена в Сергея Иваныча! Так влюблена, что ради него была готова и монолог Офелии прочитать, и дорогую косметику бросить на столе в гримерке, и босиком к озеру побежать, презрев свои дорогущие туфли! Нет, я понимаю, что настали новые времена! Новые нравы! Темпорас! Морес!.. Сама-то я – далеко не монахиня-бенедиктинка! Но чтобы любовницей Генкиной стать – это уж увольте! Это уж полное грехопадение, меня никакой апостол Петр потом в рай не пустит, даже если я на коленях буду валяться и обещать исправиться!
А если еще учесть, что, будучи в таких приватных отношениях с Геной, наш ангелочек еще и влюбиться вздумал?
Но я не должна была показывать этой лесбийской мадам, что я не в курсе происходящего. С Геной я потом разберусь. Сейчас мне нужно найти Варьку. Я вспоминала судорожно все, что девица написала мне в своем послании.
Кое-что я нашла. Остался… подвал.
– Подвал, – сказала я вслух, еще круче заламывая ее руку, отчего она судорожно вскрикнула.
– Какой подвал?!
По ее глазам я видела, что она врет, и надавила еще сильнее. Я знаю, где болевая точка, детка! Я тренированная! Надо будет – доведу тебя своими «ласками» до такого оргазма, что ты будешь орать на всю округу, только услышит тебя один Мельников. Подумает, что это я ору, и прибежит сюда. И тогда ты скоро будешь развлекать девочек в тюрьме!
Все это я ей прошептала – ласково, в самое ушко. Она затихла, предпочитая терпеть боль. Не хотелось ей встречаться с Мельниковым!
– Я отведу тебя, ладно, – прошипела она. – Только ты сама напросилась, поняла? Сама! Я тебя по доброте душевной от опрометчивых поступков удерживала!
– Ты сама совершила такой поступок, – нахально улыбнулась я. – Когда впустила меня на ваше идиотское прослушивание. Поэтому теперь ты будешь играть по моим правилам. – Я ослабила хватку.
– Ну-ну, – презрительно проговорила она, потирая руку. – Тебе только кажется, что ты выигрываешь!
– А на самом деле? – поинтересовалась я, подталкивая ее коленом к двери.
– На самом деле – пойдем в подвал, – прошипела она. – раз тебе туда так хочется.
Это звучало как «раз ты такая дура». Я подумала, что с этим подвалом что-то не так. На всякий случай я вспомнила о состоянии боевой готовности, мысленно просчитала все возможные ходы моей противницы и на каждый такой ход придумала свой ответ. В отличие от нее у меня с реакцией все в порядке. Я была уверена, что Варька в этом подвале побывала,
И из-за этих шифрованных подсказок сердце подсказывало мне, что Варька и сейчас в этом подвале. Значит, она в беде и рассчитывать может только на меня.
Мы спускались по непрезентабельной узкой лестнице вниз. Откуда-то слышались голоса – мужской хор исполнял лирическую песню «Ах ты, любушка, ты голубушка», – и я очень удивилась, что еще находятся в наше время люди, поющие в хоре, не посещающие представления подобных «театров трагедии» с более чем вольной трактовкой Шекспира. Неужели это возможно? Мне даже почудилось, что мир расколот на две части. В одной – светло и спокойно, там поют хоровые песни. А в другой – как в подвале каком-то: грязно, крысы и смрад. И я сейчас иду по второй, мерзкой части мира.
А возможно и такое, что певцы-то днем поют в хоре, а потом бегут в этот театр для извращенцев. Кто их знает…
Мы спустились на второй этаж. Я держала ситуацию под контролем. Ирина шла впереди, и моя маленькая «беретта» упиралась ей в спину.
Незаметно для окружающих, ласково так.
Но Ирина боялась лишний раз дернуться.
– Меня всегда удивляло, что люди, так ценящие собственную шкурку, так цинично относятся к чужим жизням, – заметила я. – Наверное, это связано именно с животными инстинктами. Или с тем, что в голове не хватает мозгов.
– В голове не хватает мозгов у тех, кто любит посещать опасные места, – прошипела Ирина. – И думает, что сможет кого-то спасти. Потому что на самом деле…
Она остановилась. Мы были на самой последней ступеньке, впереди я увидела мощную дверь. На ней была надпись: «реквизит!» И число. То самое, которое было и на верхнем этаже. Варька скинула мне его в своем послании.
Значит, все верно, подумала я. Ирина рыпнулась было в сторону.
– Стоять, – холодно сказала я, вжимая ствол «беретты» в ее спину. Она послушно остановилась. Я достала мобильник.
– Тут нет сигнала, – сказала Ирина. – Глухо, как в танке.
Значит, нет сигнала, позвонить Мельникову отсюда я не смогу. Оценив свои силы, я поняла, что управлюсь и без него. С Ириной я совладаю, главное – вытащить отсюда Варьку. В крайнем случае, эсэмэски-то ее дошли отсюда. Ничего страшного, я тоже так сделаю.
Ирина довольно долго возилась с ключами. Дверь была тяжелая, и когда она наконец закончила, пришлось мне подождать, пока она ее открыла. Наконец дверь открылась с тихим и весьма зловещим скрипом. «Прямо Хичкок», – подумала я. Из подвала на нас повеяло сыростью, холодом и стойким запахом мочи и плесени. Я поморщилась.
– Похоже, вы не очень-то бережете ваш реквизит, – проворчала я.
– А зачем его беречь? – хмыкнула Ирина. – Все равно… наш реквизит долго не живет! – Она засмеялась.
Мне ее смех не понравился. Совсем не понравился!
– Я ведь и выстрелить могу, – предупредила я.
– А стрелять тут не стоит, – сказала она. – Потолок может обвалиться. Тут уже лет сто не было ремонта.
Словно иллюстрируя ее слова, прямо в двух шагах от меня с потолка со страшным грохотом обвалилась штукатурка.