Венок кентавра. Желтый свитер Пикассо
Шрифт:
Она забралась с ногами на диван, почесала пятку в полосатом шерстяном носке, схватила пульт, включила телевизор и бездумно уставилась в экран. Телевизор был превосходным: гордость Клима, с широким экраном, со стереозвуком, прекрасным изображением и немыслимым количеством программ на любой вкус. Смотреть его было одно удовольствие – первые четыре дня после возвращения в Москву. Лучше бы она не возвращалась из Европы вовсе! Может быть, тогда не было бы этого чувства гадливости в душе… молчаливых звонков, и тягостного ожидания, и сомнений.
Новых ролей ей пока никто не предлагал, хотя она уже оставила свои координаты нескольким агентам и ненавязчиво разведала обстановку в мире киноиндустрии. Разве что на прошлой неделе позвонил режиссер Мамонов, хам трамвайный, в фильме которого она снималась в роли трупа – бесчеловечно застреленной ревнивым капитаном
«Может быть, все режиссеры такие, – размышляла Алевтина, – пытаются добиться своего любой ценой, прут на амбразуру, как танки, сметая все на своем пути?» Мамонова, конечно, нельзя было сравнить с Варламовым. Иван Аркадьевич действовал другими методами – более тонкими, более изощренными, давил психологически, искушал, прессовал, внедрялся в самую душу, и человек в итоге ломался, не в силах сопротивляться. Мамонов же просто занудно доставал, но все равно было в них что-то общее. Хотя Мамонову она могла противостоять, а Варламову – нет, безропотно подчинялась ему, словно механическая кукла. В последнее время она и жила, как кукла, которую завели на определенный срок. Она словно остекленела внутри: как зомби, ела, пила, спала… Больше делать было нечего – все хозяйственные вопросы лежали на плечах приходящей домработницы, застенчивой пожилой женщины. И в то же время в душе ее поселился страх, кукольный какой-то страх, ненастоящий – когда боишься неизвестно чего, но все равно боишься. Но хуже было другое. Клим тоже очень изменился за последнее время и вел себя странно. То был дерганым, раздражался по пустякам, срывая на ней зло, то, напротив, становился излишне нежным и трогательно заботливым. В свои дела Клим ее не посвящал, все телефонные переговоры вел из кабинета, как-то замкнулся в себе. Она знала, что Клим от нее скрывает серьезные проблемы в бизнесе, во всяком случае, надеялась, что в этом причина, и жених отдалился только потому, что не хочет расстраивать ее. Надеялась, потому что была готова, могла помочь ему справиться с трудностями. Ради этого и жила в последнее время. И очень хотелось верить, что непонимание между ними не связано с ежедневным молчанием в трубке и Клим не завел себе кого-то на стороне.
Непослушная прядь волос снова упала на глаза, Аля с силой дернула себя за вихор, обиженно засопела и надула губки. Волосы мешали ей жить и дико раздражали.
На журнальном столике зазвонил мобильный, она схватила трубку и гаркнула: «Алло!» Звонил Клим, предупредил, что вернется поздно. И голос у жениха был какой-то жалостливый и виноватый. «Все скоро изменится. Все изменится к лучшему. Все будет хорошо», – как заклинание, повторила она, пощелкала пультом, раздраженно выключила телевизор и уставилась в потолок: нехорошие мысли снова полезли в голову, несмотря на аутотренинг. А ведь она считала, что совсем не ревнива. Ничуточки. Припадочным темпераментным Отелло всегда был Клим, а она ему всегда безгранично доверяла. Пока моталась по Европе, у нее даже в мыслях не было, что Клим может ей изменить. А теперь…
Очередной звонок мобильного прервал самобичевание. Алевтина напряглась, поднесла трубку к уху и резко села на диване.
– Мишель, – растерялась она: этого звонка она никак не ожидала. – Боже мой! Как я рада вас слышать! Вы в Москве?
– Да, прилетела сегодня, – сказала Мишель. – Я в совершеннейшей клоаке, Алевтина. Стою у окна, гляжу на Кремль и не ведаю, что мне делать! – всхлипнула девушка. – И тут беременные тараканы! – добавила она и всхлипнула еще раз.
– Господи, Мишель, что случилось? Где вы? – обеспокоенно спросила Алевтина, пытаясь сообразить,
– Не имею ни малейшего представления, – печально вздохнула Мишель, – я не успела запомнить адрес. В эту хазу мой друг художник, с которым я познакомилась в Интернете, определил меня на постой, чтобы я перекантовалась до выставки. Но я умираю тут и боюсь, до выставки не доживу.
– Так перебирайтесь ко мне. Записывайте адрес, – предложила она.
– Большое спасибо вам, милая моя Алевтина, но я не могу переехать к вам. Во-первых, это неудобно, во-вторых, есть ряд обстоятельств… – Мишель замялась. – Понимаете, Алевтина…
– Послушайте, Мишель, давайте поступим так. Вы сейчас выходите из квартиры на улицу, спрашиваете у прохожих, где вы, и тут же перезваниваете мне. Я беру такси и заезжаю за вами. Посидим где-нибудь, выпьем кофе, и вы мне все расскажете. А потом я покажу вам Москву, как и обещала. Договорились?
– Договорились, я страстно желаю кофе и посмотреть Москву, – искренне обрадовалась Мишель. – Благодарю вас, Алевтина! Надеюсь, своим неожиданным звонком я не оторвала вас от дел?
– Что вы! Я совершенно свободна и в полном вашем распоряжении, – успокоила девушку Аля. – Номер квартиры запишите! – напомнила Алевтина, но мадемуазель Ланж уже отсоединилась.
Ждать звонка пришлось недолго. Мишель вскоре перезвонила и объяснила Алевтине, как ее найти, сообщив номер дома и название улицы. К счастью, от Чистых прудов до высотки на Котельнической набережной, где, как выяснилось, располагалась «клоака», в которую «определили Мишель на постой», даже с пробками ехать было недалеко. Спустя двадцать минут Алечка уже была на месте.
Француженка выглядела уставшей и растерянной. Алечка знала Мишель совсем недолго, но была уверена, что подобное состояние этой яркой эмоциональной девушке совсем несвойственно. Судя по блатным выражениям, которые добавила в свой безупречный лексикон мадемуазель Ланж, ее знакомый по переписке художник оказался криминальным элементом и жлобом. Необходимо было в срочном порядке возродить Мишель к жизни и «погрузить» ее в более привычную среду. Алечка на мгновение задумалась, перебирая в уме приличные московские рестораны, куда не стыдно было бы привести наследницу одной из самых богатых женщин Франции, потом окинула взглядом ее дешевые рваные джинсы, оранжевые кеды и кожаную куртку и, тяжело вздохнув, с грустью отвергла рестораны «Пушкин» и «Годунов». Необходимо было подыскать что-то более неформальное, но достойное, например, кафе «Vogue»… Алечка объективно оценила свой наряд: простенькое твидовое пальтишко в рубчик, высокие ботинки на шнуровке, узкие черные бриджи и ничем не выдающуюся короткую трикотажную кофточку, вспомнила о дядечках – фейс-контролерах при входе – и решила не рисковать.
– На Большую Лубянку! – скомандовала она таксисту, и они двинулись в модное, немного пафосное, но симпатичное итальянское кафе «Скромное обаяние буржуазии».
В машине Мишель стала понемногу приходить в себя и оживилась, с жадностью разглядывая мелькающую за окном Москву. Через Яузский мост от Котельнической выехали на Солянку, мимо образчика екатерининского барокко – церкви Кирилла и Иоанна с синим куполом и шпилем над звонницей, свернули на Бульварное кольцо, на Яузский бульвар, затряслись по трамвайным путям и обогнали трамвайчик, переделанный в трактир «Аннушка». Мишель визжала от восторга, оценив шутку Алевтины, что это тот самый трамвай, который отрезал голову булгаковскому Берлиозу. А далее – Покровский бульвар, желтое здание бывших гренадерских казарм ХVIII века, розовая с белыми колоннами усадьба, построенная Казаковым, площадь Тургенева, усеянная бесчисленными кафешками, узкие переулочки Сретенки… Когда выехали на Большую Лубянку, от прежнего подавленного состояния Мишель не осталось и следа. Вот только у входа в кафе, прочитав название, мадемуазель Ланж вдруг опять на минуту впала в ступор, мрачно процитировала Маяковского и, перед тем как зайти в гостеприимные двери, в легкой панике осмотрелась по сторонам.
Время близилось к обеду, в кафе было довольно многолюдно. Стильно одетые юноши и девушки лениво кушали салат «Цезарь», бизнесмены в деловых костюмах, не прекращая беседовать по сотовым, торопливо поглощали суши и китайский суп. В целом «Скромное обаяние буржуазии» своим меню старалось охватить самые широкие вкусовые пристрастия населения. Желающие калорийно покушать могли отведать изыски итальянской кухни, гурманы и сладкоежки – всласть попить кофейку и слопать восхитительное пирожное на десерт.