Венские этюды
Шрифт:
— Прощайте, — ответил он.
И повесил картину на старое место на стене, над своей кроватью.
Опять в своей безотчетной грусти сидели перед ним благородные ученики со своим благороднейшим, безнадежно усталым, затравленным учителем — этим цветом всего человечества. А бледный Иуда стоял на фоне полуоткрытой двери, в которую вливался слабый утренний свет…
Но не утро приближалось теперь к нему… снова наступала ночь.
ЭЛЛИН
Греция!
Он сидел в парке. Вокруг него — по дорожкам, в аллеях — тяжеловесные создания… люди!
К нему подлетает белое батистовое платье… Длинные, распущенные, шелковистые пепельные волосы. Стройные, нежные ножки в черных чулках… Ей 13 лет. Из-под платья, выше колен, виднеются белые панталончики. Эластичными, упругими движениями летит она с обручем по дорожке. Олимпийские игры!..
Очарованный, он смотрит ей вслед. Она возвращается и снова пролетает мимо.
«Красота!..» вздыхает он. «Ты — человек», — говорит в нем чувство; «в тебе — движение».
Она возвращается медленно, зигзагами. Обруч пляшет… подпрыгивает…
— Тебя увидеть нагой, совсем нагой, — на душистом, бархатном лугу вечерней зарею, подбрасывающей обруч и летающей… летящей! Ты останавливаешься, ты стоишь и рукою откидываешь назад золотистые волосы. А мы упиваемся твоим стройным белым телом; созерцая, мы впитываем его в себя, — душа художника любит глазами, — культ красоты влечет нас к тебе…
— Дитя мое, — говорить он, — какой благородный инструмент — обруч…
— Почему?! — спрашивает девушка-дитя, это просто — гнутое дерево… Оно катится очень легко.
Он смотрит на нее, как смотрят на стройную ель в высокоствольном лесу, на величавое парение ястреба в вечернем небе над лесом, на лебедя, плывущего по озеру, на лицо художника, когда мысль отражается на нем. Охваченный культом красоты, он созерцает ее, как созерцают все свободное, благородное, как созерцают самую природу!
Обежав большой луг, она возвращается к нему. Она устала. Она стоит перед ним, легко опираясь на обруч, и, прекрасная… смотрит на него. Диана!..
— Вы простудитесь, — говорить он. — Вы разгорячились, вы слишком много бегали; вы побледнели.
— Я всегда бледная, — говорит она.
— Несмотря на то, что вам, кажется, присуще движение.
— Я люблю бегать, — говорит она.
Она садится на скамейку рядом с ним.
— Ты — грядущее, — мелькает в его душе, и он утопает в экстазе красоты…
Глазами он пьет красоту и пьянеет от нее.
Сквозь платье чувствуется аромат ее горячего детского тела, аромат ее волос…
Ее теплое дыхание долетает до него… Душистый аромат желто-зеленого цветка липы распространяется вокруг. Два дыхания
Она сидит, не шевелясь…
Он привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
Она не двинулась.
Потом встала.
— Прощайте, — сказала она, — вы завтра придете опять?!
И Эллада скрылась в сером тумане, окутавшем луга…
Он смотрит ей вслед: — Тебя, тебя увидать нагой, совсем нагой, — на душистом лугу, вечерней зарею, подбрасывающей обруч и летающей, — летящей. — И когда ты устанешь, когда вечерние сумерки спустятся на землю, — сесть рядом с тобой на опушке леса и вдыхать аромат сырой лесной земли, и лугов, и твоего тела, — и впитывать в себя красоту мироздания, — и, под наитием этой красоты, проникающем тысячью лучей в очи, тысячью атомов в мозг, — расти, наполняться, переполняться, в щедром изобилии испытывать слитность всех скрытых сил, — и это богатство претворять в любовь, в мысли, — чтоб эта пробудившаяся сила порождала все новые силы… неисчерпаемые… вот это значить «жить!» Да, — жить!! А мы… мы не живем!!
ПАСТЕЛЬ
Был маленький, крошечный садик. Вокруг густо разросся крыжовник, покрытый красными блестящими гроздьями. Везде — темная зелень и красные грозди. Вдоль узеньких, усыпанных песком дорожек тянется бледная зелень гвоздики с большими, ярко-красными цветами.
Они льют и льют волны аромата… Был вечер.
На скамейке сидела девушка в красном шелковом платье.
Она мечтала: — Я люблю его…
Рядом был другой маленький садик.
Он весь густо порос крыжовником, покрытым тяжелыми блестящими гроздьями изжелта-белых ягод. — Темная зелень и светлые грозди. Вдоль дорожек густо разрослись ряды крупных белых гвоздик. Аромат лился и лился…
На скамейке сидела девушка в легком белом платье.
Она грезила: — Люблю ли я его?
Взошла луна.
Она залила своим серебристо-зеленым светом красный сад и белый сад.
В окнах маленькой дачи в красном садике мелькнул желтоватый свет огня.
Девушке в красном платье стало холодно.
Она встала и пошла в дом.
Окна маленькой дачи в белом садике оставались темными.
Девушке в белом платье стало холодно, но она осталась в саду и продолжала мечтать.
Наступила ночь.
Оба садика были залиты лунным светом.
Красные и белые гвоздики и темные кусты крыжовника были влажны от росы и блестели.
На даче в красном садике спала девушка.
Лунный луч скользнул по ее теплому телу и по красному шелку лежащему на стуле.
Она грезила: — Люблю ли я его?..
На даче в белом садике спала девушка.
Лунный луч покоился на ее белой груди и на белых кружевах, брошенных на стуле.
Она грезила: — Я люблю его…
Утро озарило серовато-розовым светом оба садика.