Вепрь
Шрифт:
В комнате стало тихо. Девицы не смели ни шевелиться, ни разговаривать, чтобы не вызвать гнев страшного гостя.
Но Ахмет спокойно сидел в кресле, чуть полузакрыв глаза. Он ждал Жоржа и Фикса.
Ожидание оказалось не слишком долгим. Уже минут через десять послышался скрип двери — она так и осталась незапертой. Дверь тут же с треском захлопнулась. Ахмет рванулся в прихожую, распахнул дверь, бросился по лестнице вниз, с горечью думая, что на этот раз, видимо, придется воспользоваться револьвером вместо любимого ножа. Но лестница была пуста. Жорж и Фикс исчезли, как в воду канули.
Не
Расправа над двумя участниками изнасилования его хозяйки оказалась настолько легкой, что Ахмет даже не смог насладиться своей местью. Но уж как получилось…
Он снова подумал о Лизаньке Ливергант. Когда она выздоровеет, он увезет ее подальше отсюда и снова будет верно служить ей. А ее папаша… Для него у Ахмета тоже кое-что припасено. Хотя он ещё подумает, стоит ли он такого подарка. Ахмет вспомнил, как высокомерно говорил с ним Магистр, давая задание разыскать компакт-диск «Прелесть». Не объяснил ему как ровне, что от него требуется, какую систему задействует эта «Прелесть».
«Разберемся, — злорадно подумал Ахмет, — а потом и решим стоишь ли ты такого подарка, и кто вообще его стоит». Может быть, он, Ахмет, и есть тот единственный человек, который имеет право решать судьбу компакт-диска.
Ахмет пока не понимал, что именно находится в его руках. О том, для чего нужна «Прелесть», какое она имеет отношение к операции по захвату ядерных сил страны, какую роль в этом играет Магистр, Лизанькин папаша, о преступном синдикате «Конвент», которому была нужна эта программа, предназначенная для работы с так называемой системой «Судного дня», представляющей из себя целый арсенал ядерных космических сил страны, завязанных в единую сеть, он узнает позже. Пока же его интересовало лишь одно — месть за насилие хозяйки.
Глава четырнадцатая
Было около пяти часов утра, когда он подъехал к дому.
Он оставил машину у подъезда, стараясь не шаркать по ступеням, поднялся на третий этаж и открыл дверь квартиры своим ключом.
Едва переступив порог, он понял: что-то произошло. Кажется, не было ничего необычного, все как всегда: на кухне тихонько играет радиоприемник, в мойку монотонно капает вода, за стеной приглушенно кашляет соседка.
Но все равно что-то было не так.
Чересчур уж наигранным было это спокойствие. И этот запах…
Он повел носом — одеколон. Причем из настоящих, не польская бурда. Точно таким же, помнится, пользовался Владик Журавин, известный в Городе сутенер, но это никак не мог быть он. По двум причинам. Во-первых, делать ему здесь было абсолютно нечего, а во-вторых, его еще по весне обнаружили в собственной квартире, исполосованного бритвой. Но пахло от него всегда точно так же, как сейчас в квартире. Одеколон был редкий и очень дорогой.
Тихонько прикрыв за собой дверь, он расстегнул пиджак и заглянул в темноту зала. Хоть глаз выколи. Тогда он нащупал под ковром на стене выключатель и щелкнул им.
Порядок. Никто не задремал перед телевизором и не прячется в тёмном углу.
Погасив
— Эй! — позвал он шёпотом. — Анна Павловна, вы тут?
В ответ ни звука. Только слышно стало, как за окном озорно дунул ветер, поднял с земли пыль, закрутил ее и загудел в кленах. По карнизу очередью простучали первые мелкие капельки дождя.
Он прошел в комнату и включил свет.
Никого. Постель разобрана, одеяло откинуто и наполовину валяется на полу. А в остальном полный порядок. В целости и сохранности стоит на полке драгоценная Анькина коллекция рюмок, бокалов, фужеров, стопочек и чарочек — в общем, всего того, из чего может вливать в себя самые различные алкогольные напитки подросток пятнадцати лет от роду. Огромная куча книг, как и положено Анькиным вещам, раскидана по столу, все книги раскрыты, словно она пыталась читать их одновременно. Лица певцов и артистов, вырезанные из журналов, мило улыбаются со стен, и только серьезный Шон Коннери как будто пытается о чем-то предупредить. Однако ему это не удается — мешают границы собственного портрета.
Погасив свет, он вышел.
Замер, прислушиваясь. Потом покачал головой, вынул пистолет и шагнул на кухню.
И тут же вспыхнул свет. Он отшатнулся, прикрываясь рукой и выставив перед собой пистолет, но короткий знакомый смешок заставил его опустить руки.
— Мне очень хотелось устроить тебе сюрприз, Вепрь, — послышался ласковый знакомый голос. — Хоть чем-то порадовать старого товарища.
Вепрь прошёл в кухню.
— Не сказать, чтобы я сильно обрадовался, — отозвался он, — но парочку вопросов тебе задать хотел бы.
Скрудж, довольный, словно сожравший канарейку кот, кивнул и упёрся кулаками в колени. Он устроился на стуле у окна, Оля с бледным лицом сидела рядом с ним, испуганно глядя на лежавший перед Скруджем пистолет с накрученным глушителем.
— А мы здесь с Ольгой Николаевной уже давно тебя дожидаемся и всё гадаем — куда это ты запропастился? Темные дела предпочитаешь творить по ночам?
— Куда ты подевал Аньку? — жестко спросил Вепрь, и по его тону сразу же стало ясно, что долго рассиживаться он тут не намерен.
— О, это отдельный разговор, — Скрудж, почувствовав напряженность, положил руку на пистолет.
Вепрь бросил на стол свой и присел.
— Я сегодня очень устал, — заметил он. — Так что никакого разговора не будет. Ты мне го воришь, куда ты подевал Аньку, а я обещаю не убивать тебя сразу. Ну?
Скрудж слегка побледнел. Он направил свой пистолет Оле в бок.
— И думать забудь, — предупредил Вепрь.
Но Скрудж пистолета не отвел. Он только покачал головой.
— Ты не прав, Вепрь, не так всё просто. Или ты думаешь, что я для собственного удовольствия просидел здесь почти всю ночь? — он посмотрел на Олю. — Нет, мне, конечно, было чертовски приятно общаться с такой милой дамой, но атмосфера не очень-то способствовала интеллигентному общению. Я выгляжу в ее глазах каким-то варваром и грабителем, хотя, по-моему, единственный пострадавший здесь именно я.
— Да? — удивился Вепрь. — И что же за несчастье с тобой приключилось?