Верь мне
Шрифт:
Сегодня они оставят свои машины и поедут домой на такси, но прежде хорошенько выпьют — кто-то, радуясь за скорую свадьбу, кто-то, радуясь, что видит дочь, а кто-то, плача вместе с невестой. Они поднимают бокалы, желают молодым счастья и здоровых малышей и не видят, как на их глазах обрекается на смерть еще не родившаяся семья. Видит это только Арина, и сердце матери кричит: «Остановись!», но Лика не слышит этот молчаливый крик — она уже все решила. Еще вчера.
И к черту любовь, которая приносит только слезы! Пусть не любит она Руслана — ну и что? Зато он ее любит. Зато он не обидит ее, как обидел Власов, не упрекнет и не станет искать
— Хочу танцевать.
***
Ближе к вечеру Макс вышел из дома, надеясь, что прогулка развеет глупые стенания о женщине, которая ему не нужна. Да, не нужна! Не нужна! Не нужна! Ушла, и слава Богу! И пусть тысячу раз он виноват перед ней, и пусть искренне не хотел такого исхода — она ушла, и он даже рад, что все закончилось. Он целый день пытался себя в этом убедить.
Зажглись фонари, соперничая с проблесками уходящего солнца. До «Агата» от дома Власова всего несколько кварталов, и вскоре Макс вышел на небольшую площадь перед ним. Черный немецкий внедорожник стоял недалеко от ресторана — а Макс вспомнил, что вчера точно такой же увез Лику. Он даже номера запомнил…
***
Танцуй! Что бы ни случилось, танцуй! Счастлив ты, иль умираешь от боли — танцуй, как будто танец твой последний! Выплескивая радость, выплескивая боль. Выплескивая разбитые мечты и хрупкие надежды. Танцуй…
И они танцевали. Испанские мотивы рвали душу; малочисленный народ расступился, оставляя пространство молодым, что с задором, азартом двигались в такт музыке, то сближаясь, то удаляясь друг от друга… Смелые касания, перестрелка глаз; страсть, крик и боль в безмолвии движений… Он будто бы случайно обнимает ее чуть крепче положенного — она будто бы специально дразнит его, закидывая стройную оголенную ножку на его бедро… Они танцевали, пряча в грациозных па сомнения и тревоги. Пряча боль, обоюдную, пряча страхи.
У входа, из темноты, за ними наблюдали. У нее прекрасная пластика… Высокий парень, похожий на цыгана, тот самый, с фотографии в розовом альбоме, словно охотник, кружил над добычей, а, поймав, прижал так сильно, так крепко, что невольно сжались кулаки у невидимого свидетеля. И был бы чуть внимательнее Макс, то понял бы, что не танец это — агония. Но он видит только ее улыбку. Видит, что не жаждет избавиться от рук, бесстыже скользящих по тонкой ткани ее платья, не отталкивает… А уверяла ведь, что не любит своего Руслана. Но, черт возьми, этот парень ей подходит! Куда больше подходит, чем он. Красивая пара. И глядя на то, как нежно, и в то же время алчно, жадно обнимает парень Лику, Макс понимал, что никогда не сможет дать ей ничего подобного. Ловить здесь больше нечего. Макс тихо отступал к выходу, прощаясь взглядом с хрупкой фигуркой в коротеньком черном платье, пригревшейся в объятиях красивого, любящего парня.
Пока они танцевали, Арина не находила себе места. Все оглядывалась то на Лику, то на Горского, то на родителей Руслана. Она искала поддержку, надеялась, что хоть кто-нибудь
— Саш, Лика не в себе, — шепнула, не выдержав царящего равнодушия, Арина.
— О чем ты?
— А ты не видишь, что с ней происходит? Она сама не своя.
— Арин, я вижу, что ты сама не своя, — кивнул Горский. — А Лика прекрасно танцует. Где она, кстати, так научилась?
— Горский, ты слышишь меня?
— Арин, ну что за истерика? Лика — взрослая девочка, пора уже и замуж… Не будет же она всю жизнь сидеть возле твоей юбки. Они с Русланом прекрасная пара — чем ты недовольна?
— Она его не любит.
— Арин, по-моему, не любишь его ты, — отмахнулся Горский.
У него сегодня праздник — Лика в столь важный для нее день сочла нужным позвать его. На остальное ему плевать. Не он ее растил, не он ночами не спал, когда она болела, и не на его груди плакала она сегодня утром — ему не понять свою дочь, не увидеть боль за ее улыбкой. А сердце матери, как пташка в силках, трепыхается и ноет.
— Ты прекрасна, — тяжело дыша, проговорил Руслан, обнимая Лику, когда музыка стихла.
Музыка стихла, а отпускать Лику не спешили. Напротив, перехватили за запястья и еще ближе к себе прижали, так, что слышно ей и дыхание его, и стук под его грудной клеткой — глухой и торопливый. Видит Лика глаза его — странные, незнакомые, слишком темные. Это от вина, наверное.
А он смотрит на свою невесту и насмотреться никак не может. Очень близко она, и дрожь ее ему передается. Не удержался, опустил глаза: на ней платье тонкое, открытое, и ложбинка, уходящая под черный шелк так манит, так зовет… Никогда не позволял себе смотреть на нее так, а сегодня не сдержался и одним взглядом, потемневшим, потяжелевшим, выдал все свои желания.
— Лик, я нам на ночь номер в отеле снял.
— Что? — растерялась Лика, глядя в глаза-маслины напротив.
А что тут неясного? Слишком отчетливо, слишком многообещающе блестит ответ в его глазах и шелестит в чуть охрипшем голосе, пугает и совсем не манит. Она не хочет никуда с ним ехать, она не хочет оставаться с ним наедине. «Не сегодня, не сейчас», — робкая мольба сквозит в ее взгляде. Но Руслан не видит, не слышит ее.
— Я хочу тебя, — раздался ей в ответ обреченный голос жениха.
Слишком откровенное признание на грани пошлости не оставляет ни малейших сомнений в его намерениях. Сердечко ухнуло: все случится сегодня. И ведь не может она отказаться — права не имеет. Этот парень слишком терпелив и добр к ней, чтобы сейчас, согласившись выйти за него замуж, пойти на попятную и отказать в близости. Она скоро станет ему женой, и естественно, ей придется делить с ним постель — так какая разница, сегодня это случится или через месяц? Лика молча кивнула в знак согласия.
Поздним вечером они вышли из ресторана. Тяжелая дверца Гелендвагена распахнулась, приглашая Лику в пахнущий кожей салон.
Пустые дороги, неработающие светофоры… За ними увязалась красная «девятка», но ни Руслан, ни Лика ее не замечают — черный внедорожник летит к заветной цели. Лика попыталась расслабиться — откинулась на спинку, прикрыла глаза… Пожалела о выбранном платье. Может, выбрала б другое, поскромнее — ехала б сейчас домой, чтоб в обнимку с большим плюшевым медведем забыться сном в своей постели. Горячая ладонь вдруг осторожно накрыла ее сжатые в кулачки руки: