Вера и причуды весны
Шрифт:
– Будь здорова! Балерина, что ли? – спросила врач и засмеялась. Запрыгали очки на кончике длинного носа.
– Спасибо. Почему балерина? – не поняла Вера.
– А чего на цыпочках заходишь?
Вера покраснела.
– Ладно, – сказала врач, перестав улыбаться и взглянув на карточку, – Вера Сергеевна Холодова. Сегодня в поликлинике не балетный день – одни учителя идут. Вы тоже из школы?
– Я не из школы. Из отдела образования.
– Понятно, все равно оттуда. Жалобы есть?
– Нет.
Врач осмотрела Веру, подписала бумаги и принялась листать карточку.
– Давно
– Нет. Да я и не думаю об этом. Все не до этого было. А сейчас поздно уже, да у меня и мужа-то нет, – зачем-то принялась оправдываться Вера.
Врач, кивая, полистала карточку и углубилась в чтение. Медсестра кивком указала на стул. Вера села. Врач нахмурилась и покачала головой. Потом отложила карточку, посмотрела Вере в глаза.
– Ну, ничего, еще можете надумать. Прерывание, смотрю, было на большом сроке. Но обошлось без осложнений. А насчет возраста не переживайте, у нас сейчас и после сорока полно первородящих. Только как надумаете – не откладывайте. – Врач сняла очки, растерла переносицу, улыбнулась. – Женщина вы красивая, видная. Может, еще придете ко мне на учет вставать. По моей части предварительно все в порядке. Результаты анализа будут позже. Если что-то не понравится, мы вам позвоним. А насчет детишек – все в ваших руках, было бы желание.
Врач поставила подпись, но бумаги отдавать не спешила. Разговорилась.
– Вот смотрю на вас и любуюсь. На бабку Нюру мою, царство небесное, похожи. Такая же фигуристая была, крепкая, поэтому все детки здоровые получились. Там очередь-то большая еще?
– Один человек за мной.
– А сейчас здоровье ценить перестали. Девчонки хотят тощими быть, а потом лежат на сохранении. А вам грех жаловаться – такая красавица. Глядишь, и кавалер отыщется. Как говорила бабка Нюра: на каждую кастрюльку найдется своя крышечка.
Легким шагом Вера вышла из кабинета и приготовилась передать эстафету соседке: «Юля, заходи!» Но в коридоре никого не было.
На свежем воздухе оказалось зябко и мокро. Небо затянули серые тучи, а от выглянувшего было утром солнца не осталось и следа. Не успела Вера спуститься с крыльца поликлиники, ее схватил под локоть незнакомый мужчина:
– Девушка! Милая! Ты мне послана судьбой! Выручай, родная! Всего на пару минут! – затараторил незнакомец.
Как галантный кавалер, он взял ее под локоток и повел к кустам. Пока Вера собиралась повозмущаться, незнакомец вручил ей свой телефон и ленинским движением руки указал вдаль. У стены поликлиники выстроилось счастливое семейство. Похожую на подростков пару с розовым конвертом, из которого выглядывала еще более розовая мордашка, окружили родственники до седьмого колена.
– Представляешь, я дедом стал, – зашептал незнакомец прямо в ухо, – еще сороковника нет – и уже дед! Как буду с коляской гулять? Неудобно даже.
Вера не без удовлетворения отметила, что выглядит значительно моложе ровесника, и сменила мысленный гнев на милость. Она нащелкала кучу кадров. Заставила молодежь целоваться, взрослых – махать рукой и поднимать вверх большой палец: «Класс!» На прощание новоиспеченный дед вручил фотографу
– Внучка, понимаешь, красавица! – сказал он на прощание.
Когда Вера наконец-то пошла домой, в голове крутилась мысль: кто же красавица – она или внучка? А еще почувствовала, что промокла: семейство-то стояло под больничным козырьком, а она под открытым небом. За двадцать минут ходьбы от поликлиники до дома Вера заметила десять женщин с колясками, две машины с надписью «Спасибо за сына» и одну – «Спасибо за дочь», вывеску магазина «Дочки-сыночки», котят на подоконнике. Шла Вера медленно. Спешить было некуда – на работе за медосмотр дали выходной. Зашла в продуктовый. Положила в корзину пакет картошки, десяток яиц, упаковку сливочных сосисок, два банана. Направилась к кассе. Увидела на экране собственное изображение с камеры наблюдения, показала камере фигушки и развернулась на сто восемьдесят градусов. Добавила в корзину хлебцы, кефир, огурцы и минералку. Теперь точно – домой!
И не снег, и не дождь – что-то среднее застилало глаза. Как будто город провинился перед Оле-Лукойе, и тот раскрыл свой самый отвратительный зонтик – серый. Веру обрадовал даже белый прочерк, который оставил самолет, покидая эти края. Мокрые одинаковые пятиэтажки. Зеленые мусорные контейнеры, летающие пакеты. Март, как же так? Где голубое небо? Солнечные лучики, от которых хочется чихать? Где свежесть, которой пропитан воздух? Где муж-миллионер, вилла, яхта, смузи, круассаны? Получив толчок в бок, Вера быстро свернула фантазии. А потом ускорилась, ловко лавируя между прохожими, – мысли о еде породили здоровый аппетит.
В это время навстречу Вере вышел загадочный мужчина – прекрасный, как греческий бог. Движения его были плавными. Ноги вышагивали словно при замедленном воспроизведении. Он был на голову выше окружающих, но выделялся не только ростом. Не только утонченными чертами лица, которое обрамляли черные зачесанные назад волосы. Не только отрешенным одухотворенным взглядом. На мужчине был ватник. Серый, прошитый вертикальными строчками, лишенный элементов декора, если не считать таковыми темные разводы, лоснящийся на локтях и по горловине. С джинсами и кроссовками ватник сочетался одновременно нелепо и шикарно. «Чем смешнее, тем моднее», – вспомнилась Вере фраза из лексикона подъездных бабушек, и она сделала вывод, что незнакомец – представитель модельного бизнеса. На женскую половину толпы небанальное сочетание одежды действовало безотказно. Загадочно-странного человека провожали взглядом и девушки, и женщины средних лет, и даже старушки.
Вера шла навстречу прекрасному мужчине. Расстояние между ними сокращалось с каждой секундой. Греческий бог смотрел на нее в упор полузакрытыми черными глазами. И вдруг остолбенел, приоткрыв рот. «Больной, что ли?» – предположила Вера, сразу же отбросив мысль о модельной деятельности незнакомца, и прошла мимо. И тут произошло нечто необычное. Вера почувствовала связь с незнакомцем. Ее окатило волной тепла, запахом мужского тела с легкой примесью мазута. А потом – о, это ощущение частички себя, родного, близкого человека! По разрумянившимся щекам Веры потекли слезы. Она снова почувствовала себя живой.