Вера. Фатум цыганки
Шрифт:
Вечером за совместным ужином Вера как обычно помалкивала. О своей прогулке с Егором не рассказывала. Хоть Надя и сгорала от любопытства, судя по её нетерпеливым взглядам в сторону подруги.
Разговор крутился вокруг новой обитательницы их комнаты. Та рассказывала о себе и попутно угощала девушек всякими вкусностями. В Крым она приехала работать поваром, но оказалось, что по профессии женщина учитель.
– Не смогла я в школе работать. Там закалка нужна. Вот как врачом непросто работать, потому что всё через себя пропускаешь, так и учителем. Нет у меня этой стойкости, – говорила Галина Ивановна. – Я начинала работать в школе как раз в годы распада Союза. И как обычно, молодым учителям давали всегда какую-нибудь нагрузку. Классного руководства у меня ещё не было, поэтому
– Да уж, – вздохнула Лида. – На счет сравнения с врачами правильно. Я в больнице тоже многого насмотрелась. Не хочу рассказывать. Тоже поэтому ушла. Тяжело морально. Да и зарплата, сами знаете…
– Ой, что мы всё о грустном, – всплеснула руками Надя. – Веруня, а ты чего молчишь? Вера у нас настоящая цыганка!
Она объявила это Галине. И та заметила, как Вера поджала губы и покосилась на Надежду недовольно. Та объявила о ней так, будто она какая-то диковинка, а не человек. Вот, дескать, глядите, что у нас есть! Галина не стала на этом внимание акцентировать, улыбнулась девушке и спросила, помешивая ложечкой чай:
– Вера, а правда, что ты выросла в деревне на берегу моря? Красиво там, наверное!
Девушка кивнула.
– По-хорошему завидую таким людям. У тебя было чудесное детство! Эмоции и впечатления на всю жизнь! Деревня – это свобода, детские шалости, беготня, вкусная еда, море фруктов и овощей. Сколько бы тебе не исполнялось, ты всегда с теплом будешь вспоминать то время, что провела в деревне.
– А я не люблю свой дом, – заявила Вера.
– Дом – это твой тыл. Как можно не любить его? – с ноткой осуждения проговорила женщина.
Но девушка лишь фыркнула. Не хотелось ей рассказывать, сколько страшных моментов ей пришлось пережить в родном доме.
– Меня вот ужасно тянет домой, но нужно подзаработать, внуку помочь с учёбой в университете, – сказала Галина. – Это наше с вами существование тут, девочки, просто ужас, а не жизнь. Условия жуткие. Хуже, чем в коммуналке. Вы молодые, не знаете, что это такое. А я пожила там своё. Уж вы мне поверьте. Тут, в этом вашем хостеле, гораздо хуже.
– Жить в коммуналке – худшее, что можно придумать, – Вера фыркнула.
Галина Ивановна неспешно отпила чая из своей большой кружки, и сказала:
– Не так страшно, как кажется. Иногда ссорились. Но дети всегда были под присмотром и накормлены. А если из соседей кто-то заболевал, то всё, лежи и ни о чём не думай. Врача вызовут, в аптеку сходят за лекарством, обедом накормят, чаем напоят. Без присмотра не оставят. Если с работы кто усталый приходит – тоже сразу соседи чай наперебой предлагают. Не знаю. Я с удовольствием вспоминаю нашу коммуналку в центре Ленинграда.
Вере всё это было чуждо. Странные рассказы о том, как хорошо жить толпой. Она-то знает, как ужасно, когда живешь, словно на всеобщее обозрение.
– В коммуналках всегда был бардак и грязь. Я в кино видела, – бросила Надя.
– Не всегда. Просто когда всё общее, то вроде и ничьё. Никто не старается улучшить. Но повторюсь – не всегда. Именно в коммуналке и познаётся Человек, как и в нашем обществе.
– Ну в те далёкие времена это не был уж совсем ужас, ужас, – заметила Лидия. – Люди были другие – добрее, сердечнее, дружнее. Всем было нелегко, поэтому и старались не обострять. Мои бабушка и дед жили в коммуналке до начала шестидесятых. А потом на семью из пяти человек получили двушку хрущёвку. Семей было шесть, много детей, большой общий коридор. Отец по нему в детстве на велосипеде катался. С соседями жили дружно, собирались за одним столом по праздникам и много пели. Потом, когда всех расселили, они ещё дружили и встречались. Но, конечно, своя отдельная квартира, твоя личная комната – это ни с чем не сравнимо!
– Да-да, согласна, – закивала Галина. – И всё равно есть в коммуналках какая-то своя прелесть. Мне уже за шестьдесят, а я до сих пор помню всех наших соседей. Баба Дуся, набожная одинокая и старомодная маленькая женщина. В её комнату войдёшь и словно в девятнадцатый век попадаешь. Была ещё Елизавета – полноватая вся из себя дама в шёлковом китайском халате. Как же мне нравилось бывать у неё! Огромный кожаный диван, столы, стулья и кресла на кривых ножках, картины и портреты, туалетный столик с различными флакончиками, шкатулочками и вазочками. Артист (не помню, как звали) высокий, худой, неопределённого возраста, вечно пьяный и добрый дядька. Мой друг Санька с родителями. Старик Бензинов. Имя его не помню. У него был огромный дубовый резной письменный стол под зелёным сукном и маленький белый бюстик Пушкина. Жили мы мирно и достойно. На парадной мраморной лестнице мы любили с Саней играть. Колесо старой прялки из чулана часто служило нам штурвалом. А чулан был самым загадочным и интересным местом в доме. Ой, забыла о таком персонаже, как тётя Дора, мещанка до мозга костей. Она и её маленькая комната составляли единое целое – нечто вязано-вышитое яркими цветами.
Вера слушала и проникалась к Галине Ивановне симпатией, хотя поначалу та ей жутко не понравилась. А когда улеглись спать, ей снились коммуналка и её жители – неизвестный пьяный артист, баба Дуся, мальчик Санька, женщина в шёлковом халате и тётя Дора почему-то в шляпке с цветами.
Проснулась девушка резко, среди ночи. Она первая услышала этот запах. Его ни с чем не спутаешь. Вера хорошо его помнила. В ту ночь, когда погибли родители, она уже слышала его. Едва заметный, но при этом удушающий запах гари. Её дом и её близких уничтожил жестокий дурной огонь. Её сердце изувечил он же. И теперь этот запах, где бы она его не услышала, был для неё предвестником беды.
Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Девушка вскочила, толком не соображая, что делает, двигаясь на автомате. Ступни обожгло об холодный пол. Она сунула ноги в тапки. Вокруг полная темнота. Все спят. Но едкий запах уже наполнил комнату. Схватив рюкзак, сунула туда телефон и что-то из вещей. В темноте не разобрала, что именно.
– Девочки, вставайте! – услышала собственный голос.
В горле запершило. Слова прозвучали тихо и хрипло. Вера закашлялась.
– Что случилось? – подняла голову от подушки Надя.
– Что-то горит. Вставайте, – переборов кашель, сказала Вера.
Надя вскочила. Они вместе стали тормошить остальных. Выскочили в коридор, помчали к выходу. Лида на ходу пыталась застегнуть халат. Галина хоть и была самой старшей, скорее даже пожилой женщиной, а держалась спокойнее всех и даже как-то умудрялась руководить эвакуацией. Вера же, первая поднявшая тревогу, теперь наоборот растерялась и не понимала, что делать. Сокрушительной волной накрыла паника. Её охватил ступор, как тогда, в момент гибели близких. Надя тащила её за руку к выходу. Вокруг уже отчётливо пахло гарью, коридор окутал дым. Все кашляли. Из других комнат тоже повыскакивали жильцы, вся толпа ринулась к выходу по длинному узкому коридору. Веру кто-то толкнул, она упала на колени.