Вера

Лав Джон Ф.

«В кои-то веки, — подумал Фурд, — Смитсон оказался не прав. Она все делает сама».

Под сетью оказался еще один слой цвета темного олова, его покрывали шрамы и вмятины, оставшиеся после оторвавшихся элементов конструкции. Экран, предвидя, что сейчас произойдет, увеличил картинку сочленений между секциями третьей оболочки. Он даже подсчитал, что, когда та отойдет от корпуса, новое отверстие окажется глубже кратеров, и на «Чарльзе Мэнсоне» смогут увидеть Ее внутренности. Но процесс остановился. Вместо этого рана в борту «Веры» потемнела, став то ли поверхностной, то ли, наоборот, бесконечной, и наружу ничего не вышло. Датчики сначала показали, что разрез всего с молекулу глубиной; затем, что он проник внутрь корабля на

девять тысяч миль; затем речь пошла о том, что дыра уходит куда-то в бесконечность; и в конце концов экран убрал все данные и вывел одну надпись: «Нет возможности». Пробоина принадлежала к другой вселенной, где рушились физические законы, а время шло не вперед или назад, а вбок и наизнанку. Нет возможности.

— Каанг, — выдавил из себя Фурд, — вы это видите?

— Да, коммандер.

— Направьте корабль туда, прямо в пробоину.

Все на мостике посмотрели на него, не веря услышанному.

Забормотали сирены.

— Коммандер, — Каанг начала заикаться, — вы действительно…

— Нет, не надо. Кир, откройте по разрезу огонь лучами.

— Мы не знаем, что это такое, коммандер!

— Именно поэтому.

Кир уже хотела нажать кнопку, потом посмотрела на остальных.

— Я отдал вам приказ.

Сирены бормотали все громче, так как на них никто не реагировал.

— Посмотрите на дисплеи, коммандер!

Сигналы тревоги не унимался, так как зонды во второй раз засекли внутри Нее какое-то движение. Датчики, как и прежде, выдавали нечто непонятное. Они говорили, что это находится на расстоянии девяти тысяч миль от поверхности «Веры» и в десять раз больше предыдущего сигнала; затем выдали сведения о трех тысячах миль и о размерах в сто раз больше.

— Я вижу. Откройте огонь.

Лучи кинжалами взрезали пространство, но их встретили непроницаемые, почти твердые отражатели, работающие на полную мощность. Они сдержали удар. Кир прекратила стрелять и защитные поля прояснились. Изменение еще не достигло поверхности корпуса. Экран сказал, что движущийся сигнал толщиной всего с молекулу и в миллион раз больше предыдущего, а потом вообще убрал данные. Нет возможности.

Больше ничего не произошло.

— Она ждет, хочет, чтобы мы вернулись, — сказал Фурд почти про себя. Мы узнаем о Ней так много нового. — Каанг, подведите нас к «Вере» на расстояние в пятьдесят тысяч футов и остановитесь.

Пилот подчинилась.

Когда она остановила корабль, «Вера» продолжила.

Из тьмы, царящей в ране, что-то появилось. Оно не было в сотни, или десятки, или миллионы раз больше, чем прежде, но размерами вскоре превысило саму «Веру», а это было невозможно. Раньше «Вера» выживала, пожирая Себя. Теперь же начала испражняться.

То, что вышло из разреза, напоминало пять пальцев огромной руки, и каждый был толще деревьев с Шахры. Они располагались примерно в двухстах футах друг от друга по всей длине раны и двигались так, словно там, во тьме, их соединяла одна ладонь. Они были темно-синего цвета и поначалу во мраке казались практически незаметными, но стали ясно видны на фоне серебристого корпуса.

Экипаж сразу узнал необычный оттенок цвета кровоподтеков. Из «Веры» вышло пять корпускулярных лучей, только их замедлили в миллионы раз, и теперь они текли, словно патока, но даже сверкали так же. Они вязкими потоками выползли из раны, а когда появились — и продолжали, продолжали появляться, — то поднялись и, колеблясь, поплыли прочь от Нее, как слепые черви, пытаясь дотянуться до облака из обломков, парящего рядом.

Они выходили из Нее, наносекунды энергии, которые замедлили в миллионы раз, и они стали массой. Только та оказалась больше импульса, которым «Чарльз Мэнсон» поразил «Веру», как будто Она обратила вспять коэффициент превращения массы в энергию или же взяла новый, откуда-то из другой вселенной. Экран проанализировал новые данные. Согласно его

выводам, структурой потоки походили на корпускулярные лучи, но их масса была невероятно большой. А потом все данные вновь сменились надписью «нет возможности».

Пальцы добрались до облака из обломков и ткнулись внутрь, аккуратно убирая в сторону крупные куски. Затем потоки разделились на тонкие отростки, потом еще раз и еще, пока даже самый толстый из них не стал похожим на нить. Они двигались посреди деталей обшивки, связывая их, переставляя, вращая с инстинктивной деликатностью пауков и сплетая в ажурную сферу, по размерам большую, чем сама «Вера».

Пять пальцев продолжали вытекать из раны, струясь сквозь провал в ажурную сферу. Они выцвели, сначала став светло-голубыми, потом и вовсе прозрачными; и они были полыми. Внутри них висели объекты, которые «Вера» закачивала в сферу, поначалу десятками, а потом и сотнями. От груза пять прозрачных трубок пульсировали. Фурд приказал экрану дать увеличение, но тот все сделал заранее, и коммандер сразу понял, что перед ним: в сферу уходило то, что Она забрала у «аутсайдера», и то, что они запустили в Нее, и все это множилось, прирастало в невероятном и невозможном количестве.

В трубках летели черные предметы серповидной формы размером с человеческую голову с алмазными наконечниками и обрывками моноволокна, тянущимися следом: куски крюков, которые Кир называла «руками дружбы». Сотни бриллиантовых осколков, оставшихся после взрыва «шкатулок». Потом пролетел вращающийся, кувыркающийся кусок темного металла: сломанный обод от «молитвенного колеса». Темные обломки панцирей расчлененных пауков, за которыми волочились шестерни, когти и провода. Через пальцы проходили сотни предметов, а экран называл и классифицировал каждую деталь, выводил информацию в окнах, которые вспыхивали на несколько наносекунд, сверкая, подобно корпускулярным лучам, когда те еще были энергией, пока Она не превратила их в трубки из патоки. Экран старался не отставать, идентифицируя и помечая каждый объект, и Фурд сразу признал в его поведении типичную мономанию.

В сферу шли сотни предметов. Пальцы уже не просто придавали ей форму и организовывали внутреннее пространство, но еще и кормили, причем столько материала просто не могло существовать внутри «Веры». Сфера уже стала больше двух кораблей вместе взятых.

Из Нее сквозь пальцы изливалось их сражение, последние несколько дней их жизни. Серебряные пластины корпуса, которые трудолюбиво раскапывали Ее пауки, а Она забрала внутрь себя, сплетя огромные канаты. «Огненные опалы», умершие где-то внутри «Веры». Сотни тысяч зазубренных осколков, оставшихся от огромных «алмазных роев». Даже цилиндрические кусочки самих «роев», теперь напоминавшие остатки переваренной пищи. Обломки «молитвенных колес», куски ободьев с торчащими спицами. И еще больше пластин, алмазных осколков, останков пауков, мертвых «огненных опалов». Тысячи и тысячи.

— Слишком много, — пробормотал Смитсон. — Как и с лучами. Из нее выходит больше, чем мы дали.

— Она их делает, — прошептал Фурд. — Копирует. Что же мы…

— Запустили? Кто знает, — ответил ему Тахл.

Пять пальцев снова изменили цвет. Сквозь них потоком хлестали новые серебристо-черные предметы, но эти принадлежали только Ей: голова Тахла, тело Смитсона, лицо Кир без глаз. Их количество исчислялось сотнями. Фурд увидел собственную симуляцию раз сто. Потом сотнями пошли целые, не изувеченные копии Аарона Фурда, Сюзанны Кир, Элизабет Каанг, Смитсона и Тахла, те самые, что стояли на мостике, выходя из холодного белого света и растворяясь в нем. Они изгибались, приспосабливались к контурам прозрачных пальцев, как мертвые дети на горке, с пустыми лицами вываливались в ажурную сферу. Сотни превращались в тысячи, и сфера уже не казалась ажурной, она уплотнилась, затвердев, смешав воедино все цвета, текстуры и формы, что пришли от «Веры» и «Чарльза Мэнсона».