Веранда

Юлдашев Урал

Я долго взвешивал все «за» и «против», потом решил посоветоваться с родителями. Как-то раз, когда я курил на балконе, ко мне подошел отец и тут я решился:

– Папа, вы слышали про эвтаназию?

Он молча закурил и выпустил долгую струю дыма:

– Думаешь, мы сможем пойти на это? Не знаю, сынок. Я серьезно об этом не задумывался. Непростое это дело – лишить человека жизни. Не знаю…

– Я беру на себя всю ответственность, – сказал я. – Вы с мамой должны дать добро, а Айман ничего не скажем. Никто об этом не узнает, даже не заподозрит!

Докурив, я пошел в

дом, а отец остался один на один с этой проблемой. Уверен, что ему было очень непросто…

Примерно через две недели после этого разговора поздно вечером мы втроем сели пить чай. Айман с ребенком уже спали.

Отец, посмотрев на маму, произнес:

– Алибек, мы с мамой согласны, делай свое дело.

Я кивнул головой и сказал:

– Папа, мама, никому об этом ни слова, тем более Айман!

У мамы беззвучно полились слезы, а отец пошел курить на балкон. Я приготовился к очередному ухудшению состояния малыша, чтобы сделать задуманное, и оно не заставило себя долго ждать. В один из вечеров у ребенка поднялась температура, он начал задыхаться, и мы вызвали скорую помощь. Пока она ехала по уже хорошо знакомому адресу, я, улучив момент, сделал малышу укол и громко сказал:

– Мама, я пошел встречать машину!

На улице было тепло. Я поднял голову: по небу плыли редкие облака, ненадолго закрывая большую луну.

«Какая хорошая ночь! Завтра будет хороший день, и теперь все будет хорошо», – подумал я. Потом разбросал шприц, ампулу и упаковки в разные мусорные контейнеры и нервно закурил. Когда подъехала скорая, я вместе с фельдшерицей вошел в квартиру. Айман стояла возле детской кроватки и тормошила малыша:

– Аскар, Аскар, открой глаза! Почему ты не открываешь глаза? – Она с какой-то надеждой оглянулась на нас.

Мальчик молчал, лежал совершенно без движения, так же, как и раньше, но только не плакал. Я один знал, что произошло.

Фельдшер, осмотрев ребенка, повернулась к нам:

– Он умер. Жаль, конечно, но, может быть, это и к лучшему. Айман, крепись, ты еще молодая, родишь себе здорового ребенка и будешь счастлива. – Потом со вздохом добавила: – Вот и отмучился бедняга, да и все вы отмучились. Завтра утром приходите в поликлинику за справкой, я все доложу и приготовлю бумаги.

Она отозвала меня в сторону:

– Нужно решить вопрос с аутопсией. Вы же знаете законы: смерть на дому даже при установленном диагнозе требует вскрытия. Зайдите к главному врачу, может быть сможете решить этот вопрос.

Я кивнул, а потом сказал:

– Большое вам спасибо. Вы всегда спешили к нам, несмотря на тяжелый диагноз и неутешительный прогноз…

Женщина внимательно посмотрела на меня:

– Выезжать по вашему вызову всегда было очень тяжело, потом, бывало, целую неделю настроение неважное. Было жаль всех вас: и мальчика, и Айман, и родителей.

Я промолчал, а только кивнул головой. Да и что тут скажешь!

Алибек вздохнул и снова закурил. В это время принесли ужин. Я разлил водку по рюмкам:

– Алибек, мне трудно что-либо сказать или дать какой-то совет. Давай лучше выпьем за царствие небесное для его души! Мы с тобой хотя и не православные, но обычай

этот хороший и смысл тоже хороший. Ты, несмотря ни на что, проявил милосердие.

Мы выпили и помолчали: каждому нужно было собраться с мыслями.

– Как сейчас твоя сестра? Жизнь наладилась?

Алибек посмотрел на меня с некоторым удовлетворением:

– Да. Сейчас у нее все хорошо. Она снова вышла замуж, только муж ее старше. Он уже был женат, и у него есть дочь от первого брака. Полгода назад Айман родила здорового сына. Муж ее счастлив, и она тоже – каждый счастлив по-своему. У них новая квартира, живут отдельно. Родители с ними постоянно общаются, праздники встречают вместе, их дом всегда полон гостей. А вчера, когда я зашел к ним попрощаться перед отъездом, Айман подошла ко мне, крепко обняла и тихо сказала:

– Алибек, я все знаю. Спасибо тебе, мой дорогой!

Снова наступила пауза… Я смотрел на друга и думал: «А смог бы я так поступить? Не знаю, скорее всего да, а может быть, и нет. Проблему он решил, равновесие в жизни восстановлено. Кто-то должен был взять на себя эту ответственность. Он смог, хотя страдал, боролся и сомневался. Я думаю, что он вспоминает этого мальчика каждую ночь».

Мы молча пошли по вечерним улицам Алматы. Светили огни реклам, вывесок магазинов и кафе. Я проводил Алибека до гостиницы, потом поймал такси и поехал домой. Всю дорогу думал об услышанном. Да и сейчас, вспоминая эту историю, испытываю сложные чувства.

Загробная жизнь

Существует ли загробная жизнь? Часть населения земного шара верит в нее и активно пытается доказать ее наличие. К примеру, авторы некоторых телевизионных программ горячо убеждают своих зрителей в существовании жизни, так сказать, «за кадром». Ну а мы не будем долго рассуждать об этом, а сразу перейдем к реальной истории.

Однажды некий гражданин по имени-отчеству Виктор Михайлович умер и попал в загробный мир. Вышло это случайно: его сбила машина, когда он, торопясь, перебегал улицу на запрещающий сигнал светофора. В том, что он попал на тот свет, никто не виноват. Разве что светофор, который горел особенно ярким зловеще-красным светом, или его жена Клавдия Семеновна, которая приказала ему скорее идти домой после работы, потому что заболела ее мама и нужно было срочно нанести визит в больницу…

Попадает Виктор Михайлович в загробный мир и видит такую картину: везде снуют какие-то полупрозрачные типы, которые могут ходить, летать, а то и просто мгновенно перемещаться в пространстве. Одеты они как попало, вернее так, как они были одеты в момент смерти. Некоторые совсем без одежды, то есть голые, но никого это не смущало. Многие мило беседовали, вернее общались телепатически, не издавая каких-либо звуков. Виктор Михайлович одет был вполне прилично для находящейся здесь компании, так как он возвращался со службы. На нем были темно-синие джинсы с обвисшими коленями, белая безрукавка с накладным карманом, а в руках – потертый кожаный портфель, какой обычно носят бухгалтеры. Стояла полная тишина. Виктор Михайлович даже несколько обиделся и разочаровался при виде такой картины.