Верблюд
Шрифт:
На Ближнем Востоке у нас немного друзей. Вернее, меньше, чем немного. А те, кто есть, не друзья, а союзники. Союзы, например, с бедуинами, держатся на взаимовыгодных условиях. Государство Израиль предоставляет бедуинам особые социальные условия, медицинское обслуживание, возможность получения высшего образования. Сыны пустыни дают стране лучших следопытов, разведчиков, проводников (примерно четверть бедуинов служит в армии, в боевых частях на добровольных началах), а также наркотики, сигареты и, до недавнего времени, беженцев
Бедуинский народ состоит из племён и кланов, разительно отличающихся друг от друга. Северные бедуины по укладу жизни, традициям и культуре совершенно не похожи на южных. Разница примерно такая, как между ашкеназами, евреями-выходцами из Европы, и сефардами – тоже евреями, но выходцами с Ближнего Востока.
Однажды в армии я увидел, как мне показалось, «нашего» человека – коренастого, светлокожего, русого, спокойного тридцатилетнего лейтенанта.
На радостях я подошёл, заговорил с ним по-русски. Он извинился и с арабским акцентом на иврите сказал, что к сожалению, не говорит на языке Чехова.
Он рассказал про свою семью: двух жён, троих детей. Не спешите его осуждать. Да, у него две жены, но ни одной любовницы не было и не будет. Нравится женщина, можешь ей построить дом или отдельную комнату – женись! Чем больше жён, тем выше социальный статус. На вопрос: «Возьмёшь ли третью?» лейтенант переменился в лице: «Хас вехалила! (Ни в коем случае). В доме нездоровая конкуренция. Здесь я всего одну неделю, слава Создателю, а дома – целых семь дней!».
Салам обычно держался от всех поодаль, его сторонились, он делал вид, что ему безразлично. Но мне он всегда улыбался, чувствовал уважение и искреннюю симпатию. При встрече бедуин двумя руками крепко сжимал мою ладонь.
Какое-то время он не появлялся, а время было неспокойное, интифада в самом разгаре. Бедуины, как правило, на самых опасных заданиях.
Вскоре я узнал, что Салам тяжело ранен – подорвался на самодельной мине. Теперь за ним ухаживают две жены-красавицы (судя по их огромным блестящим глазам), каждой из которых он построил дом или комнату.
Замкнутое пространство
Иногда вспоминаю сказочные ночи Самарии. Пейзаж, словно сошедший с самой знаменитой картины Ван-Гога. Ультрамариновое небо закручивается в спираль, пульсирующие звёзды и луна подают знаки, которые мы не в силах понять. А вдали угадываются очертания тревожно замершего посёлка.
Наши далёкие предки, спасаясь от духоты жаркого лета, поднимались на плоские крыши и смотрели в тёмные бездны бескрайнего неба. Они следили за движениями колесниц звездного воинства, неисчислимыми стадами облаков и высматривали небесного Пастуха, надеясь получить от Него благословение…
В полночь нас привезли к блокпосту, окружённому забором из колючей проволоки. Внутри возвышалась шестиметровая башня.
«Идите наверх. Следить внимательно. Ни при каких обстоятельствах не спускаться вниз, не подниматься на крышу. Ребята из ШАБАКа сообщили, что
По внутренней лестнице мы поднялись в небольшую комнату с двумя маленькими оконцами, зарешечёнными металлическими прутьями.
Мой напарник, с которым я практически не был знаком, беспокойно осмотрел давящую камеру.
– Меир, – протянул руку солдат. – Офицер полиции, капитан. Живу в Беэр-Шеве.
Я назвал своё имя и пожал его холодную ладонь.
Впереди ещё вся ночь, за разговором время летит быстро. Правда, я умею целыми днями молчать и часами сидеть, неподвижно уставившись в одну точку. Но марокканский еврей Меир совсем другой: беспокойный и вёрткий.
Он сбивчиво рассказывал о своей жене, о двух маленьких девочках, без которых не может жить, вытащил из кошелька их фотографию, показал.
Я видел, что с Меиром происходит неладное. Руки его подрагивали, голос дрожал, он судорожно пытался втянуть густой воздух, шлёпал ладонью себя по груди, подходил вплотную к окошку и жадно дышал.
Вдруг он закричал:
– Стоять! Что ты тут делаешь?!
Похоже, у нас гость.
– Я живу здесь. Возвращаюсь с работы. Жена и дети дома ждут, – на ломаном иврите сказал палестинец.
– Жди до утра! Блокпост закрыт! – объяснил капитан.
Палестинец мне не понравился, что-то не так. Сумки нет, одежда модная, внимательно смотрит по сторонам. Обычно местные спорят, ругаются, а этот тихо ушёл в темноту. Может, у меня паранойя, ведь мы не пустили молодого отца к жене и детям.
Тем временем Меиру стало совсем плохо, он постанывал и бил кулаками в тяжелую стену.
– Что с тобой? – спросил я.
– Всё давит, у меня боязнь замкнутого пространства. Чувствую, ещё немного и сойду с ума. Попроси помощи.
Связался со штабом, объяснил ситуацию, не помогло, на другом конце провода ответили: «Через два часа вас сменят. Терпение».
Меир осветил фонариком потолок камеры, приставил лесенку, щелкнул задвижкой.
– Нельзя высовывать голову, – напомнил я ему. – Возьми хотя бы каску.
– Мне всё равно, терпеть уже невозможно.
Капитан подтянулся на локтях и лёг спиной на крышу.
– Здесь так красиво! Посмотри на эти алмазные звёзды. Какое счастье! Шма, Исраэль! – восторгался капитан и благодарил Бога.
Выстрела я не услышал, только глухой стон, и пару судорожных ударов армейским ботинком по бетонной крыше.
Я втащил Меира обратно в бункер, снайпер вложил в несчастного капитана ещё пару пуль, одна из них оцарапала мне палец.
Сообщил по рации.
«Принял. Конец связи», – сухо треснула трубка.
Скоро придёт помощь, но мёртвому уже ничем не помочь.
«Эх, капитан, ты хотел свободы, ярких звёзд под открытым самарийским небом, а получил пулю в голову. Возможно, ты успел увидеть Небесного Пастуха, который забрал к себе ещё одну заблудшую овцу дома Израиля»