Верблюд
Шрифт:
Тот, который не стрелял
Иногда самодовольно думаю, что кровавые мальчики не тревожат мой душевный покой и мне не нужно обращаться к психологу, а всё потому, что три года назад не нажал на курок…
Однако не будем забегать вперёд.
Свежее самарийское утро не омрачали даже бензиновые испарения автозаправки, на которую мы заехали прикупить всё, что радует солдата: холодную колу, шоколад, сигареты.
Не успели выпить кофе,
Мгновенно лязгнули затворы, щёлкнули предохранители автоматов, наставленные на испуганное пятящееся создание, выронившее столовый нож.
«Нет проблем. Сейчас возьму его…», – я не успел договорить. Одиночные выстрелы из трёх стволов превратились в канонаду, обжигающие гильзы выпрыгивали в разные стороны.
Смуглый парень рухнул на тощие колени, упал вперёд и перекатился на спину, неестественно подломив под себя руки, на его потрепанных джинсах вокруг паха образовалось мокрое пятно. Мертвые глаза непонимающе смотрели в небо.
– Зачем? Зачем? – мой вопрос был риторическим.
Лейтенант Вайсман криво улыбнулся и немного виновато пожал плечами. Сослуживцев стало не узнать, они были возбуждены, глаза горели, а кое-кому даже хотелось продолжения приключений.
Вечером я сидел один неподалеку от казармы, молча курил. Подошёл Вайсман, попросил огня.
– Ты не понимаешь, потому что здесь не родился, без обид, брат мой. Ну взяли бы его, отсидит пару лет, а потом его выпустят, и он снова будет резать людей.
– С каких это пор ты стал судьёй и палачом одновременно? Если есть возможность не убивать – не убивай. Не ты дал жизнь и не тебе её отнимать, – как можно спокойней сказал я.
– Он террорист, взял в руки нож – кровь его на голове его. И только уничтожая таких, как он, мы здесь сможем выжить и удержать землю.
– Вы опираетесь на меч ваш, делаете мерзости, и хотите владеть страной? Так говорил иудейский пророк Иехезкиэль, взывавший к милосердию.
– Если мы когда-нибудь и потеряем государство, то только из-за таких чистоплюев, как ты, – лейтенант яростно отбросил окурок. – С ними по-другому нельзя. Террорист не должен жить!
– Если бы он был в кипе, уверен, ты не стрелял бы на поражение.
Вайсман задумался, помолчал немного и ответил:
– Мир делится на своих и чужих, своих нельзя убивать, но тебя бы я пристрелил, – потом улыбнулся и весело мне подмигнул.
В пачке, купленной на злополучной заправке, ещё было несколько сигарет, «значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день». Осталось только купить билет «на самолёт с серебристым крылом» и свалить на Гоа. Пусть такие, как Вайсман, охраняют Израиль, который может выжить, опираясь только на меч.
Немного мазохисты
Вершины
Ну какие «грязные» в эту плюющую градом ночь на горе Проклятия?
Хотя жаль, что нет «гостей», а то мы пустили бы галопом замерзающие сердца, глядишь и согрелись бы.
У Дмитрия уже прерывистое дыхание, парень хоть из России, а не выдерживает.
– Скажи что-нибудь, – шепчу ему по-русски.
– На..на..на…куй, – выдыхает Дима.
Он дрожит всем телом. Похоже, начинается гипотермия.
Самое главное на войне – не победить, а выжить.
– Снимаем засаду, – я сообщил на базу по рации, впрочем, не сообщил, а поставил перед фактом.
– Идти можешь?
– По..по… пы…пы…та…та… да!
Мы взяли его под руки, он сам килограммов 80 и на нем еще 20, тащим.
Железная птица, сеющая смерть, появилась бесшумно и замерла над нами.
Ракета, и от нас останутся только жетоны, встроенные в армейские ботинки. Страшно? Нет, не страшно. Жутко. Но шевелиться нельзя, пусть смотрят, пусть внимательно смотрят. Каски, «М-16», наплечная рация с антенной.
Вертолет повисел над нами вечную минуту и, поблескивая огоньками, растворился в ночи.
– Я сам, – высвободился Дмитрий из наших объятий.
Через час мы уже принимали, судя по пару, горячий душ, а потом пили израильский чай «Высоцкий».
– Скажи мне, – Дима вновь обрел дар беглой речи. – Почему я, программист, с окладом в 20 тысяч, муж и отец, должен все бросить и пойти служить, а может и подыхать, а они нет?
– Какое тебе дело до них? У них своя судьба, у тебя своя.
– Эти раввинские штучки про судьбу на меня не действуют. Мы здесь гнием месяц, потому что солдат не хватает. Мы тянем лямку за «золотую» молодежь с улицы Шенкин, за мордоворотов йешиботников. Это несправедливо.
– Ты можешь «закосить», сослаться на семейные обстоятельства или работу. Не проблема, – предложил я.
– Я бы так и сделал, но вам, дебилам, больше дерьма достанется.
– Ну и не ной тогда. Ты здесь, потому что сам этого хочешь.
– Ты серьезно? – удивился товарищ. – По-твоему, я мазохист?
– Все, у кого еще осталась совесть, немного мазохисты.
– Совесть придумали бессовестные люди, – рассмеялся неожиданному открытию Дима. – Кстати, спасибки, что тащил меня.
– Тебе повезло, что мы тоже немного мазохисты. А иначе здесь не выжить.
Прошло несколько спокойных месяцев, раздался звонок, взглянул на экран мобильника: «Dmitriy».