Вердикт
Шрифт:
Его выступление заняло пятьдесят одну минуту — это была самая короткая попытка из нескольких, предпринятых им в порядке репетиции. Заключительная речь должна длиться не более часа, так распорядился судья Харкин. Последовали комментарии коллег: некоторые хвалили, но большинство предлагали разные способы усовершенствовать речь. Более придирчивую аудиторию и придумать было трудно. Эта семерка так и сяк примеряла сотни аргументов, которые могли бы прозвучать в заключительной речи, ведь от нее будет зависеть вердикт, стоимость которого приближается к полумиллиарду долларов. Они-то знали, как
Кейбл подвергался в этот момент такой же экзекуции. У него аудитория была побольше — дюжина адвокатов, несколько консультантов по вопросам жюри присяжных и множество представителей среднего персонала. Он настроился уложиться в полчаса. Жюри оценит такую краткость, Pop наверняка будет говорить дольше. Контраст окажется в пользу Кейбла — сдержанный Кейбл, строго придерживающийся фактов, против велеречивого краснобая Рора, давящего на эмоции.
Он произносил свою заключительную речь, потом просматривал запись на видеопленке, и так снова и снова, весь воскресный день до позднего вечера.
Ко времени прибытия в штаб на берегу Фитч опять напустил на себя осторожно-пессимистический вид. Четверо исполнительных директоров, только что покончив с прекрасным обедом, поджидали его. Дженкл был пьян и сидел отдельно ото всех у камина. Фитч взял чашку кофе и представил отчет о самых последних предпринятых им усилиях. Разговор тут же переключился на денежные переводы, которые Фитч потребовал от них в пятницу, — по два миллиона с каждого.
До пятницы на балансе у Фонда было шесть с половиной миллионов, чего, конечно, более чем достаточно, чтобы завершить процесс. Зачем понадобились дополнительные восемь миллионов? И сколько у Фонда денег теперь?
Фитч пояснил, что внезапно возникла необходимость непредвиденных очень крупных трат.
— Кончайте свои штучки, Фитч, — сказал Лютер Вандемиер из “Трелко”. — Вы что, сумели купить вердикт?
Этим четверым Фитч старался не врать. В конце концов они были его хозяевами. Всей правды он им тоже никогда не говорил, они и не ждали. Однако на прямой вопрос, тем более столь существенный, он постарался ответить с максимально возможной честностью.
— Похоже на то, — сказал он.
— Вы распоряжаетесь голосами? — спросил другой исполнительный директор.
Фитч выдержал паузу, посмотрел поочередно на всех директоров, включая Дженкла, который вдруг стал необычно внимателен, и ответил:
— Думаю, что да.
Дженкл вскочил на ноги и, нетвердо ступая, вышел на середину комнаты.
— Повторите, Фитч, — потребовал он.
— Вы уже слышали, что я сказал, — ответил Фитч. — Этот вердикт куплен. — В его голосе невольно зазвучали нотки гордости.
Остальные тоже встали, и все четверо плотным полукольцом обступили Фитча.
— Как вам это удалось? — спросил один.
— Этого я вам никогда не скажу, — холодно ответил Фитч. — Подробности роли не играют.
— А я требую, — заявил Дженкл.
— И не думайте. Часть моей задачи состоит в том, чтобы ограждать вас и ваши компании от грязной работы. Если вы хотите расторгнуть договор со мной, — пожалуйста. Но подробностей вы не узнаете.
Они
И никогда в предыдущих восьми случаях он не обещал победы. Как раз наоборот. Перед каждым вердиктом он мучился сам, пророчил поражение и получал удовольствие, мучая их. Нынешний случай совершенно нетипичен для него.
— За сколько? — спросил Дженкл.
Этого Фитч скрыть не мог. По вполне понятным причинам четверка имела право знать, куда ушли деньги. Схема функционирования Фонда была на редкость проста: каждая компания вносила равные суммы, когда Фитч говорил, что они необходимы, и каждому исполнительному директору ежемесячно представлялся отчет о расходах.
— За десять миллионов, — признался Фитч. Пьяный Дженкл не сдержался:
— Вы заплатили десять миллионов одному присяжному?! Остальные директора тоже были шокированы.
— Нет. Не одному присяжному. Скажем так: я купил вердикт за десять миллионов, это вас устраивает? И это все, что я могу вам сказать. На балансе Фонда сейчас четыре с половиной миллиона. Каким образом я передал деньги, рассказывать тоже не собираюсь.
Может, и можно было представить себе мешок с деньгами, переданный кому-то под столом, если бы речь шла о пяти, пусть о десяти тысячах, но вообразить; что у кого-то из этих провинциалов хватит мозгов даже только подумать о десяти миллионах, было невозможно. Наверняка деньги попали в руки не одного человека.
Все четверо сгрудились вокруг Фитча, и у всех в головах вертелись одни и те же мысли. Разумеется, Фитч охмурил десятерых присяжных, предложив каждому по миллиону. Это чертовски умно. Десять новоиспеченных миллионеров на побережье залива. Но как им удастся скрыть наличие таких денег, а тем более пустить их в ход?
Фитч улучил момент.
— Разумеется, полной гарантии нет, — сказал он. — Никогда ничего нельзя сказать наверняка, пока жюри не огласит вердикта.
Что ж, было бы гораздо лучше, черт возьми, если бы гарантии были, за десять-то миллионов! Но никто ничего не сказал вслух. Лютер Вандемиер отступил первым. Он налил себе бренди покрепче и сел на пуф от кабинетного рояля. Ничего, ему-то Фитч все потом расскажет. Он подождет месяц-другой, вызовет Фитча по какому-нибудь делу в Нью-Йорк и вытянет из него всю эту историю.
Фитч сказал, что у него дела. Он хотел, чтобы все четверо завтра во время дебатов сторон присутствовали в зале.
— И не садитесь вместе, — предупредил он.
Глава 37
У присяжных было такое чувство, что ночь с воскресенья на понедельник может оказаться последней ночью их вынужденного заточения. Перешептываясь, они высказывали предположение, что если получат дело в понедельник днем, то к вечеру смогут вынести вердикт и разойтись по домам. Открыто это не обсуждалось, потому что такие разговоры неизбежно повлекли бы за собой обсуждение самого вердикта, а этого бы Херман не потерпел.