Верен до конца
Шрифт:
— Это мне все хорошо известно, Иван Кондратьевич, — говорю. — Ответственность полностью беру на себя.
Горячко помедлил.
— Что же, тогда общее собрание надо скликать.
Нечего говорить, что колхозники, когда я объяснил, для чего нужен лес, меня поддержали.
Мы привезли техника-строителя, тщательно сделали выборку деревьев, срезали их и перетащили тракторами к себе на усадьбу.
Когда впоследствии об этом узнал Боярченко, он здорово рассердился, но сделать уже ничего не мог. Во-первых, было поздно: бревна обтесывали
Стройматериалы расходовали так экономно, что хватило и на баню. Я понимал, что вот за нее-то мне могут «прищемить хвост», но это меня не смутило. Почему, действительно, баню считать ненужной роскошью? Пора же перестраивать деревенский быт!
Баню мы построили отменную, из толстых бревен, теплую, с отличной каменкой, просторным предбанником. В наших краях ничего подобного никогда не бывало. У меня сердце радовалось.
«Пускай, — думаю, — намылят нам за нее голову, зато есть где ополоснуться».
В первую же субботу баню хорошенько натопили. Милости, мол, просим, товарищи, после работы попариться с веничком березовым. Новые цинковые шайки к вашим услугам, в мастерских жестянщики наделали их предостаточно, — приходите!
Очень хотелось мне и самому попариться. Да заработался в этот день, мотался по колхозам и домой на усадьбу попал только затемно.
Отказавшись от ужина, побежал в баню, кляня себя по дороге: «Запоздал! Надо же!» Вижу — свет горит: работает еще. Обрадовался. Зашел, спрашиваю истопника:
— Есть, Тихоныч, вода?
— Сколько хотите, Василий Иванович. Можете хоть поплавать. Налейте под самый полок, да и ныряйте.
Не пойму, то ли Тихоныч шутит, то ли сердитый.
— Что, — говорю, — так? Народу мало пришло?
— Вас первого вижу. Признаться, я остолбенел.
— Ну хоть кто-то… обновил баню?
— Заходил было механик, а купаться не стал. Белье, говорит, забыл чистое. Взялся за дверь да с тем и был здоров.
С трудом верил я своим ушам. Вот это здорово! Хоть бы из любопытства, что ли, заглянули! Экий народ.
Конечно, я знал, что в окрестных деревнях люди раньше жили и небогато, и не очень опрятно. Мылись раза два в год: под рождество да перед пасхой. Нагревали в чугунах воду ну и плескались в избе.
Пришлось мне самому опробовать новостройку. Никогда я так не купался, один на всю баню.
Смешно сказать, но кое-кто потом судачил: «Вот Козлов как живет! Для одного себя распорядился баню вытопить. Дровищ сколько пожег!»
Я-то мечтал, что открытие бани станет радостью для всех окрестных деревень. Ан не вышло. Оказывается, и за это с умом браться надо.
На следующую субботу объявили банный день. Специально из-за этого я никуда не поехал, решил сам за всем проследить. Баню снова жарко натопили, ждем. Час проходит, другой опять никто не идет. Я, понятно, нервничаю. Курю папиросы, меряю
Вызываю шофера:
— Заводи, Николай, полуторку, езжай за людьми. Вези всех в баню.
— А если не согласятся?
— Какой же ты директорский шофер? Сумей сагитировать.
— За шиворот, что ли, тащить?
Уехал.
Слышу, проурчал мотор под окном. Приехали.
Спустя какое-то время захожу я со свежим бельем в предбанник. Мужчин порядком, даже на скамьях все не могут поместиться, кое-кто на корточках присел у стены. Курят, жмутся, уже наплевали на пол.
— Вы что, на посиделки сюда? — спрашиваю. Переглядываются, улыбаются смущенно.
— Женщин тут, — говорю, — нету, раздеваться можете смело. Стесняться нечего. Если кто не совсем чистый после работы, так на то и баня.
Опять никто ни с места. Прячут от меня глаза. «Пример надо показывать», — думаю.
— Что ж, начну первый, — говорю. — Это долг руководителя. Только парку мне потом поддадите, да попрошу веничком постегать. Ну вот хоть ты потрудись, Игнат Семеныч, а потом я тебя обхожу.
А постегать веничком — это уже, значит, надо раздеться. И когда этот тракторист с видом обреченного, вроде бы посмеиваясь над собой, стал раздеваться, его примеру последовали и другие.
Поглядел я, всем был полный смысл хорошенько помыться.
— А ну-ка на полок, — командую. — Кто смелый?
Взял березовый веничек, ошпарил крутым кипятком, хлещу одного. Ежится.
— Больно? — спрашивают его товарищи и смеются.
— Прохватывает! — отвечает.
Хохот громче.
— За что вы его так, Василий Иванович? Наверно, за то, что в баню не хотел идти.
— Нет, — смеюсь. — Пашет мелко. «Балалайки» оставляет. Вот я теперь в бане и буду устраивать разносы. Так отхлещу — впредь неповадно будет портачить!
Весело стало в бане. Тракторист спрашивает меня:
— А вас, Василий Иванович, так же хлестать?
— Дело твое, — отвечаю. — Только ты ведь знаешь, как критикуют «сверху» и как критикуют «снизу»?
За шутками так напарились, что выглядели будто вареные раки.
Много на другой день было разговоров о хорошей «баньке», какую директор устроил рабочим. Те, кто не пришел мыться, пожалели.
Народ потянулся. Особенно нравилась баня женщинам. Этих и упрашивать не пришлось.
Кстати, расскажу и о кинокартинах.
Клуб свой мы еще не закончили, и фильмы смотреть можно было только в Старобине, за десять километров. Никто туда не шел: далеко. Как же это, думаю, у нас остается народ в такой непросвещенности? Иные, особенно из стариков, еще ни разу в жизни картину не видели. Тогда я выделил автомашину и сказал, что билеты беру за счет директорского фонда. Демонстрировалась в Старобине «Путевка в жизнь». Посмотрели люди и всю обратную дорогу проговорили о Мустафе, о Жигане, о ликвидации беспризорщины. Фильм очень всем понравился.