Верёвка
Шрифт:
В голове вспыхнуло так, словно в комнате сорвало потолок. Видимо, она нажала какую-то особую точку. От неожиданности он даже подскочил, и видение сразу исчезло. Вокруг по-прежнему сумрак, играет тихая музыка.
– Boyna?
– What?
– Бойна?
Он наконец понял, что она спрашивает по-русски.
– Нет, не больно. Чуть-чуть.
– Бойна чуть-чуть. Патом карашо.
– Да-да, окей.
Хотелось сказать ей что-нибудь ещё, как до этого он говорил про компьютеры. Но то была правая рука, которая действительно устаёт от мышки и тачпэда.
Она опять взяла его левую ладонь, аккуратно потянула мизинец, безымянный, средний. Он почувствовал, что на пальцах натянута верёвка. Повернул голову, посмотрел на руку.
Конечно, никакой там верёвки нет. Но чувство-воспоминание удивительно яркое, прямо как та вспышка голубого света. Цвет моря. Они гуляют по прибрежному рынку. Какой-то сухой старик с длинными седыми патлами, заплетёнными в косички, показывает фокусы с верёвкой на пальцах. Делает из неё фигуры, одна превращается в другую, как мультфильм. Потом старик машет рукой, приглашает подойти.
Они с Ольгой и парой друзей смеются, толкают друг друга к старику. Наконец Егор протягивает левую ладонь, старик набрасывает верёвочные петли ему на пальцы. Дергает другой конец верёвки – оп! – и над рукой вырастает что-то вроде верёвочного шалаша. Старик что-то говорит. «Это гарпун», переводят рядом по-английски. Старик делает ещё пару пасов, и на месте верёвочного гарпуна появляется верёвочная рыбка. Рыбка плывёт по верёвке и заплывает в ладонь Егора. Все хлопают.
Голубой свет меркнет, вокруг тёмная комната, мягкие пальцы массажистки переходят с ладони на предплечье, потом на плечо.
После того гавайского рынка они поехали в бар, и кажется, он там перебрал с ромом. Наверное, поэтому и забыл происшествие со стариком и верёвкой. Может, позвонить Ольге? Она наверняка всё помнит.
Он приподнялся на локте, намереваясь встать.
– Дайсе девать, – сказала массажистка. – Гавава. Не бойна.
– Да, простите, забыл.
Он снова лег. Никуда бежать не надо. Наоборот, попросить эту рыбку Поньо ещё разок пробежать по спине. И по рукам, конечно.
# # #
Большой оранжевый рюкзак, ещё утром стоявший в прихожей, исчез. И хотя из ольгиной смски он уже знал, что она придёт домой раньше, его немного покоробило это самоуправство.
Он заглянул в гостиную. Так и есть: разобрала не только свои вещи, но и его! Книги, которые он брал в отпуск, лежали на письменном столе, рядом с большой раковиной Cymbiola nobilis, выловленной в последний день. В спальне хлопнула дверца шкафа, и он направился туда, сделав по дороге глубокий вдох.
Ну подумаешь, разобрала. Конечно, он бы сам не спешил, он ещё не переключился полностью на эту городскую квадратно-гнездовую жизнь с блестящим паркетом, пластиковыми окнами и икейными шкафами. Оранжевый рюкзак вполне мог бы постоять в прихожей ещё пару дней…
Стиральная машина. Он услышал звук, и не заходя в спальню, прошёл дальше на кухню.
Блин.
– Оль, ты давно дома?
– Ага. Отпустили пораньше, чтоб не свихнулась сразу после отпуска. – Она вышла из спальни, держа в руках его ласты. – Слушай, а где у нас раньше это лежало?
– Давай сюда. Вообще, зря ты… я бы сам своё разобрал. Стираешь небось в холодной воде?
– Ой, не начинай. Там на всех бирках написано – тридцать градусов. Вещи портятся, если их стирать в горячей.
– Зато бактерии дохнут. И грязь отстирывается. Сто раз говорил: мои джинсы хотя бы не стирай в холодной.
– Так. У тебя тяжёлый день был, да? У меня тоже. Мог бы спасибо сказать, что я после работы ещё и дома порядок навожу.
«А я потом ничего не могу найти», хотел ответить он. Сдержался. Медленно, словно через соломинку, выдохнул. Поставил чайник и плюхнулся в кресло на кухне у окна. Движение отдалось слабой, приятной болью в плечах, размятых на массаже. Хотел ведь спросить у неё про того старика. Как некстати ссора.
Раздражение постепенно улеглось, и чайник тоже отшумел. Егор заварил улун, подождал ещё, пока смолкнет стиральная машина, и вернулся в спальню. Ольга по-прежнему копалась в шкафу. Может, это её личный способ скрыться от неприятностей? Надо потом спросить, не пряталась ли она в шкафу, когда была маленькой.
– Ну извини, Оль. День и правда дурацкий. Будешь чай?
– Буду. – Она выглянула из-за дверцы шкафа с усталой улыбкой. – У меня есть манговые печеньки из дьюти-фри.
– Слушай… А ты помнишь, мы в последний день плавали на Мауи, и когда шли с пляжа через рынок, там один старикан показывал фокус с верёвкой…
Он замолчал, увидев, что она перестала улыбаться.
– Теперь ты меня извини. Кажется, я её выкинула.
– Что выкинула?
– Верёвку, которую тебе всучил этот сумасшедший. Ты её бросил в пакет с ластами. Я подумала, ты просто из вежливости её взял. Она такая грязная была, а в пакете было полно песку и водорослей… Я всё вывалила в мусор. Ласты и маску помыла.
Он вернулся на кухню, открыл дверцу шкафчика, где стояло помойное ведро.
– …И мусор вынесла, – тихо сказала Ольга, заходя на кухню следом за ним.
– Левый или правый контейнер?
– Что?
– В какой контейнер на помойке ты бросила мусор? Там обычно два стоят.
– В правый. – Она вышла за ним в прихожую, и пока он надевал ботинки, добавила: – Белый пакет из «Азбуки вкуса».
Он вернулся минут через пятнадцать. С глупой усмешкой поднял руку, демонстрируя висящее на ней кольцо мокрой зеленоватой верёвки. Ольга отшатнулась: на рукаве его новой куртки блестело жирное пятно, красное с жёлтым краем – видимо, соус. Но он совершенно не замечал этого. Так и прошёл в испачканной куртке в комнату, бросил грязную верёвку на стол и открыл ноутбук.