Верх
Шрифт:
Ну, семья… как это далеко от нас, у нас же совсем другое… Бродила по выставке, брала со стендов и смотрела книги. Его уже не надеялась увидеть, да и ладно: сверкающий рыжий октябрь, незнакомый город, лукаво-шальная, искрящаяся, авантюрная радость: мне хорошо здесь! Как ночью тогда на тропе.
…Кто-то подходит вплотную и берёт за руку. Он! Это казалось явлением с неба.
И в глазах – та самая, меня когда-то пугавшая
Уже вместе смотрели выставку, обсуждали. Потом пошли к морю. Потом в его институт, он взял ключ от лаборатории.
– Как здорово, что ты приехала. Только этими короткими встречами я живу. – Но… твоя жена… она же…?
– Да. – Я не хочу ничего разрушать. – Когда-нибудь расскажу тебе, как создавалось то, что ты не хочешь разрушать.
– Я всё равно уеду после школы. И у меня хватит жестокости и силы… – Мне дорога любая мелочь, связанная с тобой. Ты это знаешь…
И хочешь уехать…
Что я могу, когда он так говорит? Не разреветься бы…
– Или давай в Ленинград – у меня друг под Москвой, он возьмёт меня на работу.
– Ты с ума сошёл, да?.. Ты уже колючий…
– А ты – прекрасна.
Когда мы встали уходить, взял меня на руки… никогда не чувствовала такого.
Поймали такси – успел сунуть деньги на билет.
И… жуткая вещь: не было билетов обратно.
Ночь в аэропорту. Звонок домой: я в другом городе. Знакомлюсь с какими-то лётчиками, студентами обоего полу, пожилой дежурный по аэропорту – то ли опекает, то ли клеится… всё равно – какое чудо эти путешествия!
Город сумеречных ветров и самолётных гудящих трасс. Век мне чуять самым нутром, выиграна или нет игра. Боже, прости мне его, тот день! Век мне теперь прикрывать глаза:
в каждой радости – быть беде, в каждом хохоте – быть слезам…
Улетела только утренним рейсом.
Здравствуй, радость моя! Ты уехала в то воскресенье. Я остался один. По коленям портфелем стуча, по обочине Правды пробирался к себе на Весенний. Терешковой задами, фарватером шёл Ильича.
В общем, правильно всё: надо быть и жестокой, и сильной. И по циркулю биографию храбро вести.
Чуть точнее настройка – негромкий твой слышится голос… дай – зрачками в зрачки я тебе прочитаю стихи. Оттого, оттого этот стыд наяву, эта горечь: боже, боже, какой я, однако, наплёл чепухи. Там – спросил не про то. Там – ответил с каким-то надрывом. Кое-где повторился и стал на сомнительный путь. Был изрядно банален – и был необъятно счастливым. Непонятно счастливым – и в этом конечная суть.
Дома – отчуждение.
Академик: Леля, что это был за вояж в Наукоград?
Не надо. Я так устала от холода строгих фраз. И в голосе звон металла, и цепи логичных фраз. А там, в духоте вокзала, в какой-нибудь грустный час каким-то чувством я знала, что мне не хватает вас. И было неясным бредом сквозь эту усталость, грусть не то, от чего я еду – а то, к чему я вернусь.
Я бывала на студенческих конференциях в Наукограде.
И дома у Шефа приходилось бывать по делам Диаспоры.
От меня Ленка и услышала: – Его жена вчера родила. Дочь. – Слава Богу, – выдохнула она.
Я отправила супруге письмо. Что у нас с ним всё кончено.
Как жить?
Маме позвонила статс-дама, жена Академика. Мама пришла бледная, да и от его звонков её сразу начинает трясти.
– Ты его любишь?
– Нет. Нет… Нет!
– Леночка, у него дети. Маленькие, двое. У него друзья, работа. У него привычный мир. А то, что у него к тебе – физиология, мужчинам под сорок это свойственно. А у тебя последний класс, но ты почти не учишься…
Отец, тот вообще устраивает сцены. И брат. Раньше бы поняли, отчего я «старшего друга» выдумала. Как жить?
Она ещё пока держалась. Но срыв у неё наступил, я помню этот срыв. Когда Шеф приехал на сбор Диаспоры с супругой. Мы сидели рядом, он так захотел, чтобы о последних днях тайги поболтать, и я видела, как вошла Ленка и как замер он. А ведь они при жене его и подойти не могли друг к другу. …И они же на любом расстоянии всё друг о друге чуяли.
Ну, Шеф свой доклад ещё раньше озвучил, неофициальная часть пошла.
Полгода назад в тайге тоже был общий сбор, и Ленка нас, перепивших маленько, по кустам водила и спать укладывала. А тут смотрю: сама выпила. Кокетничает. Сын Адмирала уже за ней хвостом ходит, уже исчезали они куда-то.