Верхний ярус
Шрифт:
Позже видео смонтируют, добавят закадровый голос, разошлют всем сочувствующим журналистам в адресной книге «Оборонительных сил жизни». А пока саундтрек — крики леса перемежаются благоговением — «Как ты это делаешь?» — вплотную к микрофону. Ник возвращается к палитре на лесном войлоке и берет еще два оттенка. Красит, затем отступает, чтобы оценить свою работу. Разновидности такие же дикие, как в любой витрине музеев. Он переходит к следующему дереву, оскверненному цифрами, и начинает заново. Уже скоро те не узнать — они превращаются в бабочек.
Он отправляется к стволам, помеченным простой синей галочкой. Они везде — эти смертные приговоры,
Оливия обводит камерой преображенную рощу. Где были мерки и перспективы, проект голых цифр, теперь лишь толстоголовки и махаоны, морфиды, хвостатки и пяденицы. Это могла быть роща священных пихт в мексиканских горах, где самоцветные насекомые поколение за поколением проводят миграцию. Так два человека за день портят недельный труд оценщиков и землемеров.
На неотредактированной записи голос говорит:
— Они вернутся.
Он имеет в виду этих людей цифр — чтобы пометить выборку способом понадежнее.
— Но это красиво. И это будет им стоить денег.
— Может. Или просто придут лесорубы и заберут все, как в роще Маррелет.
— Теперь у нас есть пленка.
В музыке записанного голоса Оливии уверенность, что любовь еще решит трудности свободы. Потом пленка обрывается. Никто не видит, что происходит дальше между двумя людьми, на лесном войлоке, между зарослями папоротника и купены. Никто, если не считать несметных невидимых созданий, копающихся в почве, ползающих под корой, присевших в ветвях, карабкающихся, скачущих и порхающих в лиственном пологе. Даже деревья-великаны вдыхают пару молекул из того миллиарда, что остался рассеянным в воздухе, после того как Оливия и Ник вернулись домой.
ПАТРИЦИЯ СЛЫШИТ ЕГО за четверть мили. Пикап Денниса грохочет по гравийной стиральной доске. Ее это радует — радует раньше, чем она замечает, насколько. По-своему хруст и жужжание поднимают ей настроение не хуже хриплого чириканья пугливого лесного певуна, мелькающего на краю поляны. Пикап — сам по себе редкая фауна, хоть и появляется каждый день, как по часам.
Ее несет к дороге, и она чувствует, как нервничала эти последние двадцать минут. Он везет обед, да, и почту — ее непредсказуемый мешок связей с внешним миром. Новые данные из лаборатории в Корваллисе. Но Деннис: вот что теперь нужно ее душе. Он заземляет ее — как он слушает, — и она задумывается в радостном ужасе, не слишком ли это долго — двадцать два часа между встречами. Она подходит к остановившемуся пикапу и вынуждена отступить, когда он открывает дверцу. Его широкая рука подхватывает ее за талию, лицо — уткнулось в шею.
— Ден. Мое любимое млекопитающее.
— Детка. Ты погоди, пока узнаешь, что мы едим.
Он вручает ей почту и забирает холодильник. Они поднимаются к хижине по склону, плечом к плечу, в молчаливом мире друг с другом.
Она сидит на веранде за столом-катушкой, перебирая почту, а он раскладывает обед. Как мастерское двуличие — «Важные сведения о вашей страховке. Открыть без промедления!» —
Из Корваллиса — ничего, но есть папка от ее агента. Патриция кладет ее на деревянные доски рядом с тарелкой. Папка все еще там, когда Деннис выносит две маленькие и чудесно начиненные радужные форели.
— Все хорошо?
Она кивает и качает головой одновременно.
— Плохие новости, да?
— Нет. Не знаю. Не могу открыть.
Он раскладывает рыбу и берет папку.
— Это от Джеки. Чего тут бояться?
Она и не знает. Иски. Взыскания. Официальные дела. Открыть без промедления. Он вручает ей конверт и рубит ладонью воздух, укрепляя ее смелость.
— Ты мне на пользу, Деннис. — Она пропускает палец под запечатанный край — и вываливается сразу много всего. Отзывы. Почта фанатов. Письмо от Джеки с чеком на скрепке. Патриция смотрит на чек и вскрикивает. Бумажка падает на вечно сырую землю лицом вниз.
Деннис поднимает его и протирает. Присвистывает.
— Батюшки! — Смотрит на нее, задрав брови. — Ошиблись с запятой, не иначе?
— Сразу в двух местах!
Он смеется, его плечи трясутся так, словно он пытается завести свой древний пикап после ночи заморозков.
— Она же тебе говорила, что книга хорошо продается.
— Это ошибка. Нам надо их вернуть.
— Ты сделала хорошую вещь, Пэтти. Люди любят хорошее.
— Это невозможно…
— Не перевозбуждайся. Это не так уж и много.
Но ведь много. Больше, чем у нее лежало в банке за всю жизнь.
— Это не мои деньги.
— Что значит — не твои? Ты работала над книгой семь лет!
Она не слышит. Слушает ветер из ольховой рощи.
— Всегда можешь отдать. Выпиши чек на «Американские леса». А может, на ту программу по обратному скрещиванию каштанов. Можно вложить в исследовательскую команду. Брось. Ешь форель. Два часа ловил этих ребяток.
ПОСЛЕ ОБЕДА ОН ЧИТАЕТ ей рецензии. В радиобаритоне Денниса они почему-то звучат в целом неплохо. Благодарно. Люди говорят: «Я и не думал». Люди говорят: «Я начал многое замечать», Потом он читает письма читателей. Некоторые просто говорят «спасибо», другие путают ее с матерью всех деревьев. Из-за третьих она чувствует себя Подругой скорбящих. «У меня на дворе растет большой крупноплодный дуб, которому лет двести. Прошлой весной одна его сторона заболела. Сердце кровью обливается видеть, как он умирает в замедленном движении. Что мне делать?»
Многие упоминают «щедрые деревья» — те древние пихты Дугласа, которые на последнем издыхании возвращают все свои вторичные метаболиты в сообщество.
— Слышала, детка? «Благодаря вам я задумался о жизни по-новому». Похоже на комплимент.
Патриция смеется, но звук больше напоминает о рыси в силке.
— О. Вот это уже что-то. Просьба выступить на самой прослушиваемой радиопередаче в стране. Там делают серию о будущем планеты и ищут того, кто расскажет о деревьях.
Она слышит его сверху, на пихте Дугласа посреди завывающей бури. Всюду — человеческая активность. Людям что-то от нее нужно. Люди с кем-то ее путают. Люди хотят ее насильно затащить в то, что ошибочно называют «миром».