Верхний ярус
Шрифт:
Все так, как много лет назад предсказывал Нилай. Появляются браузеры — очередной гвоздь в крышку гроба времени и пространства. Щелчок — и ты в ЦЕРНе. Еще один — слушаешь андеграунд в Санта-Крузе. Еще — и читаешь газету в МТИ. На начало второго года — пятьдесят больших серверов, а на конец — пятьсот. Сайты, поисковые системы, шлюзы. Выдохшиеся, переполненные города индустриализованной планеты воплотили сеть в жизнь — и как раз вовремя: она — мессия из евангелия о бесконечном росте. Сеть становится из невообразимой незаменимой, сплетает весь мир за полтора года. «Господство» не
Дни самообеспечения окончены. Игры разрастаются; вступают в ряды элитных товаров мира. «Господство 5» превосходит целые операционные системы своей сложностью и числом строчек кода. Лучшие ИИ в нем умнее прошлогодних межпланетных спутников. Кнопка «Играть» становится двигателем человеческого роста.
Но все это мало что значит для Нилая в квартире над головным офисом компании. Комната трещит по швам от экранов и модемов, мигающих, как на Рождество. Электроника варьируется от модулей размером со спичечный коробок до шкафов выше человеческого роста. И каждое устройство, как говорил пророк, неотличимо от магии. Такие чудеса не могла предсказать и самая дикая фантастика времен детства Нилая. И все же с каждым удваиванием технических характеристик в нем удваивается нетерпение. Он алчет как никогда — еще одного прорыва, следующего, чего-то простого и элегантного, что снова изменит все. Он навещает деревья-оракулы в марсианском ботаническом саду, спрашивает их, что будет дальше. Но те молчат.
Его мучают пролежни. Из-за все более хрупких костей опасно выходить за порог. Два месяца назад он ударился ногой, залезая в ванную: такая опасность всегда есть, когда не чувствуешь собственные конечности. Руки все в синяках от постельного поручня, о который Нилай бьется, когда встает и ложится. Он привык есть, работать и спать в кресле. Больше всего на свете — даже свою компанию променял бы — ему хочется посидеть у озера в Высокой Сьерре, пройдя десять миль по тропе, и посмотреть, как клесты пикируют на ветки елей на опушке, извлекая семечки из шишек своими неправдоподобными клювами. Этого у него не будет никогда. Никогда. Теперь ему можно гулять только в «Господстве 6».
А там в его отсутствие процветают игровые колонии. Динамичные конкурирующие экономики. Города, где настоящие люди торгуют и принимают законы. Творение во всей своей изощренной напрасности. За жизнь там выкладывают ежемесячную плату. Смелый шаг, но в игровом мире смелость несмертельна. Убиться можно, только если не прыгнешь.
Нилай уже не отличает покой от отчаяния. Часами сидит у панорамного окна, потом забрасывает эпическими требованиями разработчиков, желает все того же, о чем твердил уже годами:
Нужно больше реализма… Больше жизни! Животные должны ходить и останавливаться, гулять и всматриваться, прямо как живые прообразы… Я хочу видеть, как волк приседает, как загорается зелень его глаз, словно изнутри. Я хочу видеть, как медведь ворошит муравейник когтями…
Построим этот мир во всех подробностях из того, что снаружи. Настоящие саванны, настоящие леса умеренной зоны, настоящие болота. Братья
Пока он пишет, стучатся и входят работники с документами на подпись, спорами на его суд. В их лицах не видно ни отвращения, ни жалости к огромной трости, торчащей в кресле. Они к нему привыкли, эти молодые кибернавты. Они даже не замечают катетер, который опустошается в резервуар, висящий на раме кресла. Они знают, сколько Нилай стоит. Сегодня стоимость акций «Семпервиренс» втрое превысила прошлогодний выход на IPO. Этому дистрофику в кресле принадлежат двадцать три процента компании. Он их всех озолотил — а сам стал богаче величайших императоров игры.
Нилай отправляет новую служебную записку размером с целую брошюру, и тут на него находит тень. И тогда он делает то, что делает всегда в отчаянную минуту: звонит родителям. Трубку поднимает мать.
— О, Нилай. Я так, так за тебя рада!
— Я тоже рад, Moti. У вас все хорошо? — И тут не важно, что она ответит. Pita слишком много спит. Планируется поездка в Ахмедабад. Гараж захватили божьи коровки — очень пахучие. Может, она скоро радикально подстрижется. Нилай упивается всем, о чем рассказывает мать. Жизнь во всех жалких подробностях, которые еще не влезают ни в какую симуляцию.
Но затем — убийственный вопрос, и в этот раз — так быстро:
— Нилай, мы тут все еще думаем, что тебе можно кого-то найти. В нашем сообществе.
Как они только не затаскали эту тему за годы. Затягивать в такую жизнь женщину — социальный садизм.
— Нет, Moti. Мы об этом уже говорили.
— Но, Нилай. — Он слышит в ее словах: «Ты же стоишь миллионы, десятки миллионов, а то и больше — даже своей матери не говоришь! Так в чем тут самопожертвование? Кто тут не научится любить?»
— Мам? Надо было тебе уже признаться. Есть одна женщина. Вообще-то моя сиделка. — Звучит вполне достоверно. Затишье на другом конце провода сокрушает его отчаянной надеждой. Нужно какое-то не вызывающее подозрений и успокаивающее имя, чтобы самому не забыть. Рули, Руту.
— Ее зовут Рупал.
Страшный вдох — и она плачет.
— О, Нилай. Я так, так за тебя рада!
— Я тоже, мама.
— Ты познаешь истинное счастье! Когда мы с ней встретимся?
Он удивляется, как его преступный разум не предусмотрел такую мелочь.
— Скоро. Не хочу ее спугнуть!
— Ее спугнет твоя родная семья? Что это за девушка такая?
— Может, в следующем месяце? Под конец? — Он рассчитывает, конечно, что мир закончится задолго до этого. Уже предчувствует безграничную скорбь матери из-за симулированного разрыва всего за несколько дней до встречи. Но он уже осчастливил ее в единственном месте, где люди живут по-настоящему, — в пятисекундном окне Сейчас. Все хорошо, и еще до конца разговора он обещает людям и в Гуджарате, и в Раджастане предупредить минимум за четырнадцать месяцев, чтобы освободить время, купить билеты и подготовить сари, что обязательно для любой свадьбы.