Верхом на раторне
Шрифт:
— Нет! Никогда! Как ты можешь так говорить?
— Потому что я знаю, кто ты такая.
Его черты стали меняться, так же, как и голос, становившийся грубым, полным гнева и сбивающей с толку боли.
— Мерзкий шанир. — Её отец повернулся и злобно уставился на неё, такой же серый от пепла, каким было и его имя. Смерть сожрала его лицо, оставив только сухие кусочки кожи, прилипшие к черепу, но его серебряные глаза сверкали. — Как ты смеешь выглядеть так похоже на свою мать и не быть ею? Предан. Обманут. Ядовитый плод порченого
Под этим криком боли Джейм отскочила на шаг, но только на один. Когда-то, его ярость обратила её в паническое бегство. Она всё ещё заставляла её вздрагивать. Но она вспомнила то, что слышала в Тентире, о кадете, которого унижал собственный лорд отец и мучил брат лордан, ввергавший свою жертву в муки, о которых она могла только догадываться.
В этом и была вся суть. Она всё ещё не знала, что случилось с отцом в ту ночь, в покоях лордана. Возможно, этого не знал и тот или те, кто бросили ей сейчас вызов.
— Отец, — сказала она, — если это действительно ты, скажи мне: той ночью, в той жаркой, вонючей комнате, что сломало тебя? Я хочу понять. Прошу, расскажи мне.
Он уставился на неё. Что мелькнуло в этих мёртвых глазах — удивление, досада, гнев? Затем он откинул назад голову и завыл. Он не хотел, чтобы его понимали, и уж тем более, чтобы его жалели. В самом деле, чем бы он был, без своей мантии ярости? Он уже изменялся. Пропала заплатанная, серая куртка, протёртая до дыр за время горького изгнания и преждевременно поседевшие волосы; исчезло это заостренное, призрачное лицо.
Откормленный и самодовольный, ей улыбался Грешан, рывком оправивший свою изысканно вышитую куртку грубой рукой.
Кулаки Джейм сжались, ногти вонзились в ладони. Так вот как её отец научился жить в мире с самим собой, став тем, что изранило его?
— Нет, — сказала она самодовольно ухмыляющемуся лицу. — Он совершал ошибки. Он причинил вред многим людям, включая меня. Но он никогда не совал горячее железо в лицо невиновному и не мучил маленьких мальчиков ради забавы. Он не стал тобой.
Улыбка стоящего перед ней создания искривилась и соскользнула прочь. Ей захотелось содрать с него и его лицо, и эту вонючую куртку.
— Что случилось в твоих покоях, дядя? — потребовала она, одновременно обрадованная и раздражённая тем, что он, похоже, уплывал назад, всякий раз когда она к нему приближалась. Вспышки молний и мрак чередовались друг с другом под приглушенные возгласы грома. — Что такое ты сделал, или попытался сделать, в результате чего твой дружок Рандир был пригвождён к полу с ножом в кишках, его слуга метался, охваченный огнём, а тебя самого выворачивало в углу? Смелый мужчина. Великий воин. Папенькин сынок. Как ты умер и почему из-за твоей смерти человек вроде Халлика Беспощадного применил к себе Белый Нож? Отвечай, чёрт побери!
Она пыталась загнать его в угол своей яростью, но он выскользнул прочь, растворившись в темноте.
И
Затем она поняла.
— Ну ладно, — сказала она бурлящему вокруг неё хаосу. — Хватит развлекаться и играть. Покажись.
Аххххххх… выдохнула буря, и воздух угрожающе застыл. Сверху просачивался мрачный, желтоватый свет, в котором плавали серые пылинки. Пепел больше не падал на Джейм, а закручивался в стену тёмного урагана, в котором она была глазом. Хотя было по-прежнему удушающее жарко, она одела обратно свою куртку и вызывающе встряхнула волосами, готовая встретиться с врагом лицом к лицу, что бы ни вышло ей навстречу.
В переменчивой темноте двигалась огромная фигура, неясно очерченная сгустками и полосками плавающего в воздухе пепла. Здесь — выступ громадного плеча; там — пещерообразная впадина глаза; и всё это время, гигантские лапы наравне с вулканом беззвучно сотрясали землю.
Джейм всё время поворачивалась к нему лицом. Это был третий раз, за последние несколько дней, когда она и слепой аррин-кен танцевали друг вокруг друга, если считать за первый тот, когда она валялась плашмя на спине, наполовину мёртвая от потери крови и наполовину выскочившая из своего тела от страха. В какой-то степени она была по-прежнему напугана — а как иначе, столкнувшись лицом к лицу с подобным созданием? — но кроме того, она была разгневана.
Будь гневной, нашептывала её кровь шанира. Будь сильной. Будь, как твой отец.
— Теперь, когда я привлекла твоё внимание, — сказала она, не зная точно, от ярости или страха дрожит её голос, — У меня есть вопрос. Ты — судья. Трое знают, Кенцирату необходимо правосудие. Так почему ты не приходишь к ублюдкам вроде Лорда Каинрона, который извращает всё, чем мы являемся, или к этому лживому жрецу Иштару? Где ты был, когда Ведьма Глуши заключала свой контракт с Призрачной Гильдией на уничтожение моей семьи или когда мой дорогой дядюшка Грешан играл в свои мерзкие игры с Бел?
К ней повернулось скалящее клыки, грубое огненное лицо.
Невиновность — это не моя забота. Она невольно вздрогнула, когда его голос зарычал в её голове, как будто зубы скобили череп изнутри. Я сужу только тех из Старой Крови, в чьих венах течёт разрушение, и только если их собственный род оказывается слишком труслив, чтобы судить их сам. Таких, как ты. Ты осмелишься назвать себя невиновной? Дочь Танцующей, ты родилась виноватой.
— Это я отвергаю, как и то, что всё ещё проклята.