Верхом за Россию

фон Лохаузен Генрих Йордис

— Наконец, дойдет до того, — произнес всадник на вороном коне, — что Европе — с постоянно сократившейся силой и с увеличившейся слабостью — однажды не хватит сил, чтобы собрать их для защиты от чужого насилия.

— Нет, — ответил скачущий в середине, — если мы из каждого нападения выходим усилившимися. Уже в 1914 году всех сил Англии и ее европейских союзников — и тогда это были наряду с вторыми, третьими и четвертыми по силе одно время еще несколько следующих — не хватило, чтобы победить европейский центр. Это не удалось буквально всем наличествующим соседям, всем им вместе, за исключением двух нейтральных стран: Нидерландов и Швейцарии.

Чтобы сломить наше сопротивление, потребовалась сила, которая была совершенно неуязвимой для Германии, зато сама она, напротив, могла причинить по своему

усмотрению Германии любой ущерб, не понеся при этом никакого ущерба, та сила, от которой не требовались никакие потери ни в людях, ни даже в имуществе, и ничего кроме продукции всего сходящего с ее конвейеров вооружения в обмен на последующую оплату, следовательно, сила, для которой эта война не влекла за собой никаких жертв, а только безусловную прибыль. Она должна была добиться того, что отныне ежедневно в десять, двадцать, вероятно, позже в пятьдесят, если вовсе не в сто раз большие, чем было раньше, массы стали и взрывчатки должны были обрушиться на немецкий фронт. Если это продолжалось бы достаточно долго, война однажды была бы выиграна. Но тем временем беспрерывно происходило так, что под гром тысяч и тысяч направленных на немецкие позиции орудий, морское и финансовое господство Англии бесшумно переходило к Америке. В том же самом ритме, в каком транспорт за транспортом пересекал Атлантику, в противоположном направлении фунт за фунтом менял своего владельца. Соединенные Штаты — в результате самостоятельно избранной политики равновесия — становились все богаче, Соединенное Королевство напротив все беднее, беднее также и как власть мирового значения. Еще одна такая война, и она была потеряна навсегда.

В 1918 году Англия вследствие этого больше не была старой, самовластной, издавна никем не ставившейся под сомнение; неприкосновенной все-таки еще из-за ее фасада, неприкосновенной, хотя находившейся под крайней угрозой, мировой империей. Главной целью Чемберлена, тогда единственного зоркого государственного деятеля на британской земле, было спасти то, что, без сомнения, не пережило бы вторую войну. Цель поэтому: с позиции самой возможной силы прийти с державами «оси» к длительному компромиссу. Он уже казался ему близким, но наше вступление в Прагу выбило у него все карты из рук.

Когда я попал из военной академии на должность офицера связи в штаб вступающей в Прагу 3-й танковой дивизии, меня поразило первое поручение моего командира, еще недавно военного атташе на Белгрейв-сквер: он потребовал от меня последних лондонских газет. Он знал, в чем было дело. Он беспокоился о Чемберлене. Мир между сильными требует добровольного ограничения своей силы обеими сторонами. Чемберлен был единственным человеком для этого.

— Теперь только наша победа еще может спасти мировую империю! — усмехнулся едущий на рыжей лошади.

— Японцы никогда не согласились бы с нею, — возразил офицер на вороном коне, — и если бы там дело пошло иначе, то американцы в столь же малой мере.

— Тогда, — задал вопрос молодой прапорщик, ласково похлопывая шею своей лошади, — мы были бы единственной надеждой Англии среди всех возможных вариантов?

— Примерно так, — ответил всадник в середине.

Через некоторое время едущий на вороном коне сказал: — Я часто думаю о своем дедушке. Командир роты боснийцев, он в 1916 году погиб у Монт-Мелетте, он прибыл туда едва ли не сразу после того, как в 1915 году Италия объявила войну. Насколько, все же, иначе проходит наша война в сравнении с той войной с ее застывшими фронтами! Откуда эта удивительная перемена?

— Откуда? — спросил всадник в середине. — Потому что Первая мировая война с того времени стала картиной кошмара. Ни в чем та война не могла бы сейчас повториться, ни следа тогдашнего военного воодушевления, ни по эту сторону, ни там, ничего от невообразимого для нас сегодня порыва…

— За исключением Польши, — прервал едущий на рыжей лошади.

— Необходимость наверстать упущенное! — засмеялся товарищ на вороном коне.

— Следующим моментом, — продолжил офицер в середине, — был совершенно новый: «Зицкриг», наша сидячая война! Когда бы еще такое было: больше чем всю зиму противники лежат прямо друг напротив друга и совсем без боя? Только в марте обе стороны попытались одновременно высадиться в Норвегии.

В 1914 году, напротив,

все сразу после мобилизации набросились на противника, обе стороны рассчитывали нанести решительное поражение врагу уже в первые недели, никто и не думал, что все это затянется дольше, чем на несколько месяцев. О более длительном ведении войны не позаботился никто. Но все пошло не так, как планировалось. Просчитались все. Все завязли в своих незавершенных проектах. Буквально у обеих сторон все пошло наперекосяк.

Для князей прошлого такого положения уже из-за одних только последовавших потерь было бы достаточно, чтобы прекратить кампанию и вернуться к столу переговоров. Но то, что было раньше возможным в любое время, в двадцатом веке стало невообразимым. В обществе масс с его скоропалительными решениями, с по сути не предрасположенными к этому механизмами, с его средствам массовой информации и массовыми предубеждениями, со взаимно еще непобежденными, противостоящими друг другу в давно протянувшихся на сотни километров траншеям массовыми армиями — при этих обстоятельствах собраться вместе за столом, было просто невообразимым! Жестко связанные друг с другом своими союзами, армии всех пяти вступивших в войну друг против друга государств самое позднее в 1915 году застряли на этой войне! Тем самым упадок Европы, крушение Европы как мировой силы, стало неизбежным, даром духа времени.

— Последующий дар оказался, похоже, еще хуже! — дополнил офицер на рыжей лошади. — Постоянный раскол Европы, из-за диктатов 1919 года!

— Так лучшего там и не следовало ожидать! — воскликнул скачущий на вороном коне. — От кого ожидать: от Вильсона, например? Его в 1918 году сломили в Париже, «окрутили» очень красиво, с чествованиями, красивыми женщинами, фальшивыми географическими картами и полностью запутывающим очковтирательством. На это не потребовалось много времени, и уже он вышел из игры! Как могла многолетняя злость породить что-то другое, кроме новой злобы? Жажда власти, зависть и мстительность привели их к этой войне, затем саму войну беспрерывно сопровождали ненависть, ложь и клевета; как могло из всего этого за один раз выйти что-то иное, кроме новой мстительности, лжи и клеветы, теперь, однако, названной окончательной правдой и навсегда санкционированной в документе, обязательном для всего мира. Версаль, Сен-Жермен, Трианон, Нёйи и Севр: наконец-то большое выступление поджигателей войны, политиков, адвокатов и журналистов! Теперь, когда армии сделали свое дело и, наконец, окончилось неприятное доминирование генералов, наконец-то настал он, их большой час. Как могло бы там возникнуть что-то другое, а не то, что возникло на самом деле? Уже не для успокоения себе подобных, но наверняка для подрастающего поколения, маршал Фош заявил тогда перед молодыми французскими офицерами: «Не беспокойтесь за ваше будущее! В этих договорах содержится больше взрывчатки, чем когда-либо сможет осилить наше столетие!»

— Достаточно было прийти лишь одному, — сделал вывод самый юный из них, — и сделать одолжение уже давно лежавшим в засаде, сделав первый выстрел.

— Другие войны, другие договоры, другие нарушения договоров, — произнес всадник в середине. — При взвешивании войны и мира руководители государств последних столетий едва ли делали большие ставки, чем они могли бы поставить, никогда не рискуя самими собой, их короной или землями их метрополии, за исключением только Наполеона III.

— А, — прервал всадник на рыжей лошади, — еще раньше Фридрих Великий…

— И тогда это даже хорошо закончилось, — подчеркнул едущий на вороном коне.

— Но в этом случае никак не благодаря его собственному умению, а только потому, что высшая сила как раз вовремя убрала с лица земли его заклятого врага, царицу Елизавету. Как мы знаем, войны всегда разжигает человеческая рука, но иногда, в виде исключения, их предотвращает или направляет на новый путь рука другая. Но с земной точки зрения, во всяком случае, считается, что войны являются шахматными ходами политики. По мере надобности армии и флоты использовались бы или отзывались назад. Нужно понимать, что это тоже остается делом политики. Для этого руководство армии и флота должно со своей стороны иметь право вовремя помешать политике, если та по собственному произволу развязывает войны, не принимая в расчет их вероятное перерождение.