Верхом за Россию
Шрифт:
Четверо всадников больше не продолжали эту их беседу во время марша на Дон, слишком сильно занимало их предстоящее им рискованное предприятие этой войны и ее перехода в — как они думали — охватывающую весь мир коренную перемену.
17. 7. 1942 Марш из Екатериновки в Неровный
Последнее слово остается за богами — Проиграл ли подполковник генштаба Хенч битву на Марне? — Легница 1241 — Летняя армия против зимней армии — Мировое господство Европы — свободное дыхание лишает завистливости — Англия мыслит берегами, делает политику по морской карте — Восточный поход, поход против блокады — Чем мы запугиваем Англию — У морской державы более легкие успехи, у континентальной державы большая выдержка — Победа деревни — Будущие войны, войны за хлеб — Урал — граница только для ученых — Два
Снова пережили они сияющее утро и жаркий полдень. Длинные, низкие волны простирающегося перед ними ландшафта заставили их, передавая им свою тишину, довольно долго скакать молча, прежде чем всадник в центре заговорил о вещах, которые не в состоянии был объяснить ему даже сам Клаузевиц:
— Терпение, выносливость, искусный выбор места, времени и наличествующих средств, все это так важно, так необходимо: но и они тоже не обещают уверенную победу. Остается только знать, что расчеты сверхумных никогда не оправдываются, что жизнь не дает нам письменных гарантий и не дарит свободу и что, кто любит обоих, должен сначала отказаться от них, если он действительно хочет их завоевать; знать, что только жертвы переворачивают необходимость, что людям не остается никакого другого выбора кроме выбора между борьбой и отказом, и что герой гораздо ближе к мудрецу, чем просто умный. Знание всего этого дает нам, пожалуй, некоторое удовлетворение, но вовсе еще не гарантирует успех, не гарантирует даже тогда, когда наша смелость объединится со всем умом земли. Одна смелость делает только героем, но еще не победителем.
Последнее слово остается также за Богами — вспомните Ганнибала. Там кто-то может хорошо или плохо играть со своими картами — и это уже значит много, если он играет ими хорошо — но, тем не менее, бессмертные перемешивают их ему. Бросает ли кто-то свои игральные кости так или иначе, цифру, которая оказывается тогда наверху, никогда не определяет он сам. Подумайте, к примеру, о подполковнике Рихарде Хенче и о битве на Марне! Проверка 1918 года уже тогда была предопределена нам. Нас тогда как раз снова должны были вколотить в правильную форму, кто знает, для какой задачи.
— В нужную форму? — вмешался офицер на рыжей лошади. — Вколотить в нужную форму как раз путем уничтожения наилучших и бережного сохранения неполноценных? Из рода моей жены тогда погибли 22 человека, и это только те, что знаю я, всего их было сорок. А «план Шлиффена»? Он потерял свое значение еще до 1914 года и, в еще большей степени, еще раз, когда второпях перебросили два корпуса в Восточную Пруссию, которые опоздали туда, и которых как раз не хватало во Франции, причем именно в решающем месте. Подполковник Хенч с его необычными полномочиями над всей армией — беспрецедентный случай в истории — был только лишь маленькой точкой над «i».
— И это сыграло решающую роль! — прервал его всадник на вороном коне. — Назовите это неудачей или провидением: он начал свою работу на правом фланге, при единственной армии, находившейся в несколько опасном положении, он прибыл туда как раз в момент ее кризиса, никогда еще не испытав боя, впервые увидел мертвых и раненых, и приказал отвести назад не только одну эту армию, а после этого еще все остальные четыре, несмотря на их успехи, всегда от имени и с полномочиями заболевшего Мольтке. Скрипя зубами, они выполнили его приказ. Ничто, никакие позднейшие усилия так и не вернули то, что было утрачено тогда.
— Отдельная армия попала в бедственное положение, — вмешался скачущий в середине, — и все войско отступило. Тем самым был упущен шанс для быстрого решения на этом фронте. Для нас это подполковник, который проиграл Марну, для французов это Галлиени, их генерал, который там победил. У судьбы всегда есть две стороны. Для нас это было мужество силезских рыцарей, которое спасло запад в 1241 году при Легнице, для монголов сообщение о внезапной смерти их Великого хана, а Легница — простое столкновение, бой их передового
— Практический вывод, — ответил всадник на рыжей лошади, — состоит в том, что стоит спросить себя, где была ошибка в системе нашей армии в 1914 году. Поручение, вроде того, что получил подполковник Хенч, было бы немыслимым в любой другой армии. Доверить подполковнику распоряжаться целыми четырьмя армиями, не значило ли это подвергнуть способности нашей подготовки в генеральном штабе испытанию, до которого она сама не доросла?
— Это была попытка, — прозвучал немедленно ответ, — и в то же время искушение. Не просто так у обоих этих слов в нашем языке одинаковый корень. Но предоставлять подполковнику, поневоле не имеющему боевого опыта, решение о следующем ведении разгоревшейся на ширине почти трехсот километров — беспримерный случай в истории — это не обязательно должно было предъявлять чрезмерные требования к этому человеку, но оно могло. Вот здесь лежала ошибка. Если никакой такой ошибки не произойдет, то даже черт не прицепится.
— Но как это было здесь в прошлую осень? — заметил всадник на рыжей лошади. — Зима настала на три недели раньше, чем обычно, это сорвало наш план, и Москва была спасена для других, как Париж в 1914 году. Здесь решающую роль сыграло природное явление, не наша система.
— Нет, все же, наша система! — возразил офицер на вороном коне. — Мы — армия, воюющая летом, они — армия, привычная к зиме. Зима лишила тогда нас успеха, нынешняя, разразившаяся в мае весна теперь отняла успех у них. Их наступление тогда могло только потерпеть неудачу. Лето для них не годится. Им нужен снег или непролазная грязь. А мы со своей стороны для этого не были обеспечены. Наша неудача в октябре произошла по нашей собственной вине. Если судьба захочет кого-то поразить, она всегда наносит удар в его ахиллесову пяту.
— И эта пята в нашем случае вовсе не была военной! — дополнил сидевший на рыжей лошади. — Нашим генералам внушили, что никакие меры по подготовке к зимнему походу совсем не потребуются. Такого похода не должно было быть. Враг должен был быть повержен еще раньше. Сомневаться в этом, как, очевидно, поступали некоторые генералы — всегда видя перед глазами конец «Великой армии» Наполеона — было тогда непростительным и рискованным пораженчеством.
Откуда в ставке в «Вольфшанце» взялось это убеждение? Тот, кто ведет войну, не может позволить себе предубеждения такого рода. Это позволительно тому, у кого много земли под ногами, как, в сравнении с нами, например, у американцев. Те сидят в безопасности за своими океанами. Если что-то у них по эту сторону окончится провалом, то за все придется отдуваться только их союзникам. В крайнем случае курсы на бирже упадут. Они могут иногда безнаказанно жить в облаках, но не мы. И англичане тоже не могут. Россия перенесет любой, даже самый безумный эксперимент. Это в ней заложено самим ее размером. Мы — нет. Германия не может позволить себе ошибку, вспомни битву на Марне, вспомни эту зиму — даже они в нашем положении уже самоубийства.
— Давайте лучше сравним себя в этом отношении с англичанами! — снова произнес скачущий в центре. — У них тоже в избытке пространство, но оно на чужой, небезопасной земле и разбросано по всему миру. Но у себя, дома они, напротив, в такой же тесноте, как мы. Также для них сегодня — если они хотят дальше делать историю вместо того, чтобы страдать от нее — важно отказаться от ошибочных представлений. У британцев есть неверные представления о нас, у нас — о них. Спиной к спине с нами Англия еще смогла бы удержать свое. Спиной к спине Европа могла бы разделить континенты между собой. Не было бы ни одной квадратной мили на этой земле, которой бы тогда не распоряжались отсюда, ни одной! Или вы думаете, сегодня существовали бы Соединенные Штаты Америки и была бы доктрина Монро, если бы барон фон Штойбен и французы не помогли Вашингтону? Мало что осталось бы тогда от мятежников, и Америка была бы сегодня самым большим из британских доминионов.