Верховные судороги
Шрифт:
— Спасибо. А самому специальному прокурору я что скажу?
— Ну, — произнес, улыбнувшись совершенно как Чеширский Кот, Грейдон, — что-нибудь да придумаете. А если не придумаете, я буду навещать вас по воскресеньям в тюрьме. Приносить вам круассаны и напильники.
Подставные сенаторы один за другим занимали места за комитетским столом. Вскоре появилась, опоздав всего на пятнадцать минут, и Пеппер. Выглядела она так, точно день этот дался ей нелегко. Грейдон тепло поздоровался с ней, Хейден ограничился коротким рукопожатием и кивком.
— И я тоже рада вас видеть, — негромко сказала Пеппер.
—
И он подчеркнуто добавил:
— И мистер Корк тоже.
Хейден поджал губы.
— У вас усталый вид, — сказал Грейдон. — Ну что, готовы?
— Да, — без энтузиазма ответила Пеппер.
Несколько часов Хейден и прочие осыпали ее вопросами — о неприкосновенности частной жизни, о межштатной торговле, о правомерности использования Восьмой поправки [40] в деле «Мискимин против „Инконтинентал Эйрлайнс“». [41] Затем Хейден, откашлявшись, произнес:
40
Восьмая поправка — принятая в 1919 году поправка к Конституции США, установившая в стране сухой закон.
41
Мискимин была пассажиркой самолета, который три дня, включая и Рождество, продержали на взлетной полосе чикагского аэропорта О'Хэйр. В конце концов она сама подняла самолет в воздух (пока пилоты играли в нарды с пассажирами первого класса) и довела его до Омахи. (Прим. авт.)
— А теперь, судья Картрайт, не могли бы вы сообщить нам ваше мнение о том, следует ли учитывать обстоятельства личной жизни человека, принимая решение о его — или ее — пригодности для высокого государственного поста?
Несколько секунд Пеппер молча смотрела на него, затем сказала:
— Видите ли, сенатор, это, надо полагать, зависит от поста, не так ли?
— То есть?
— Представим себе, что некая гипотетическая личность оказывается членом «Аль-Каиды», или торговцем оружием, или проституткой. Думаю, это обстоятельство следовало бы учесть, если бы ее выдвигали на пост члена Верховного суда, или Государственного секретаря, или на какой-то другой в этом роде. Однако, если бы она баллотировалась, ну, скажем, в сенат, я назвала бы столь нечестивое прошлое лишним доводом в ее пользу.
«Сенаторы» прыснули.
Хейден покачал головой:
— Вы действительно собираетесь сказать это на слушаниях?
— Не знаю, Корки, — ответила Пеппер и зевнула. — Пока я хочу лишь одного — чтобы этот день поскорее закончился, понимаете?
— Не могли бы вы не называть меня так? — покраснев, попросил Хейден.
— Я вовсе не хотела обидеть вас. Мой мозгоправ говорит, что я таким образом защищаюсь от неуверенности в себе.
У Хейдена округлились глаза.
— Вы… вы сказали «мозгоправ»?
— Ну да, психиатр. Знаете, человек, который помогает тебе навести порядок на твоем чердаке.
—
— Конечно. Как и все, кто живет в Нью-Йорке. А здесь разве не так — столько переживаний и прочее?
Хейден лихорадочно перелистывал страницы:
— Я не… не помню, чтобы это было в вопроснике. Но ведь вы не включили эти сведения в вашу…
Пеппер изобразила скромную улыбку:
— Нет, сэр, не включила. Это вроде как дело глубоко личное.
— Боже милостивый, — пролепетал Хейден. — Но это же…
— Просто я не хотела добавлять вам новые хлопоты. А насчет обращения к мозгоправу — мне в общем-то выбирать особо не приходилось.
— Что значит «не приходилось»? — просипел Хейден.
— Ну, понимаете, — Пеппер пожала плечами, — мне более-менее приказали подыскать себе такого.
— Приказали?Кто? — вытаращил глаза Хейден.
— А те, которые в психушке работали. Они меня только на этом условии через месяц и выпустили. Вместо положенных шести.
— Шести? — пролепетал Хейден.
— Нет, шрамов-то почти и не видно, — сказала Пеппер и подняла перед собой руки, чтобы показать ему запястья. — Во всяком случае, когда я ношу браслеты. Ребята, у вас ни у кого с собой валиума нет? А то я так торопилась, что свой дома забыла.
Грейдон, поднявшись из кресла, сказал:
— Предлагаю устроить перерыв. Вы не составите мне компанию, судья?
И они с Пеппер вышли, оставив всех прочих взирать друг на друга в испуганном остолбенении. Грейдон провел Пеппер в гостиную с укрытыми книжными полками стенами, усадил ее в кожаное кресло и уселся в такое же сам.
— Знаете, юная леди, — сказал он, — вас следовало бы высечь.
— Уже высекли, — ответила Пеппер. — И не один раз. Я просто хотела немного расшевелить эту публику. А то Корки до того уж напрягся, что я испугалась, как бы его собственный галстук не придушил.
Появился клубный служитель.
— Двойной мартини, Гектор, спасибо, — сказал Грейдон. — А вам, леди?
— Текилу, чистую. И пива. Бутылку, с лаймом.
Гектора ее заказ, похоже, позабавил.
— Думаю, со времен администрации Джонсона такого заказа здесь никто не делал, — сказал Грейдон. — Ну-с, Пеппер. Как вы полагаете, удастся вам усидеть до свистка? [42]
Пеппер, услышав этот вопрос, улыбнулась:
— Вы что же, и на родео заглядывали?
42
На родео — продержаться на спине быка полных восемь секунд. (Прим. авт.).
— Заглядывал. Примерно за сто лет до вашего рождения.
— Вы меня удивляете, Грейдон. На посетителя родео вы совсем не похожи.
— Когда я был мальчиком, мы проводили лето в Вайоминге. Почему вы улыбаетесь?
— Я узнала, что лето можно «проводить», только когда попала на Восток, в школу. Значит, Запад вам знаком.
— Мой дед протянул туда железную дорогу, — ответил Грейдон, неторопливо помешивая мартини указательным пальцем.
— О, — откликнулась Пеппер. — Это сильно.