Veritas
Шрифт:
– Почему, что с ним сталось?
Однако, похоже, Симонис не услышал меня. Он бросился на улицу, чтобы посмотреть на заходящее солнце.
– Поспешим, господин мастер, – с трудом переводя дух, крикнул он, когда вернулся. – Уже поздно, скоро закроют городские ворота!
18.30, опоздавшие должны платить 6 крейцеров
Звонит Пивной колокол: закрываются трактиры, и никто более не имеет права выходить на улицу без оружия или без фонаря
Мы до крови стегали бедных мулов и успели вовремя въехать в городские ворота, чтобы не платить шесть крейцеров. Впрочем, сэкономили мы немного, поскольку ужин в таверне стоил для нас из-за опоздания двадцать четыре крейцера
По дороге домой Симонис и малыш сидели на козлах, а я, как всегда, сидел в телеге, где от стука колес у меня внутри все переворачивалось, и размышлял об удивительном рассказе грека.
Теперь, когда я узнал историю Места Без Имени, решение его императорского величества Иосифа I представлялось мне в новом свете. Почему же Иосиф решил разорвать пелену забытья, которую набросили на Нойгебау его предшественники? Ему наверняка была известна печальная история его предка Максимилиана II и те враждебность и мстительность, которые вызвали к жизни пародию на полевой лагерь Сулеймана, а затем разрушили ее. Наверняка он легко мог догадаться, если не слышал своими собственными ушами, что именно эта мрачная аура заставляла его осторожных предшественников держаться подальше от Места Без Имени. Что могло заставить Иосифа переворошить историю распрей вековой давности, пожарище которой, судя по словам Симониса, еще далеко не прогорело?
Я думал о нашем любимом императоре: что я вообще о нем знаю?
Со времени прибытия в Вену я пытался раздобыть сведения о характере, славе и поступках своего нового господина, а также о том, чего ждет от него народ. Потому что после жизни подданного более или менее престарелого папы для меня было новым опытом служить молодому монарху без сутаны и посоха.
Написано об Иосифе I, именуемом Победоносным, было много. Все это хвалебные гимны или истории о его детстве, воспитании, доверенном князю Зальм (он был первым императором, которого воспитали не иезуиты – его отец Леопольд разделял ненависть своих подданных к «Обществу Иисуса»), а также подробные описания его брака с Амалией Вильгельминой фон Брауншвейг-Люнебург и его триумфального становления королем Римским, этим титулом называют в империи кронпринцев. Не говоря уже о записях его походов, больше всего об осаде и завоевании крепости Ландау в Пфальце: Иосиф, которому было всего двадцать четыре года, лично вырвал ее у французов в 1702 и 1704 годах. В 1703-м, однако, Франции удалось отвоевать ее, поскольку император Леопольд, по неизвестным мне причинам, не захотел послать в битву своего сына.
Что ж, вот и все, что я смог сразу вспомнить из того, что читал о своем повелителе, а также слышал от своих собратьев по цеху, трубочистов. Они с большой охотой и очень подробно отвечали на мои жадные вопросы, вызывая у меня глубокое почтение к новому суверену.
Но я не мог припомнить ни одной мелкой детали, которая была бы связана с Местом Без Имени и его историей. Или мог? Броская красота. молодого императора (поистине удивительно в несчастливом роду Габсбургов), бывшая отражением его порывистого, властного характера (это тоже крайне редко в его роду); а также стремление Иосифа порвать с фамильными традициями и следующие за этим размолвки с отцом, воспитанным иезуитами parvus animus, [18] а также ссоры с братом Карлом, высокомерным нерешительным человеком, тоже воспитанником иезуитов…
18
Слабым духом (лат.).
Я пообещал себе, что позднее почитаю об императоре в книгах и свитках, которые приобрел после прибытия в Вену. Там я найду ответ на свои вопросы.
Возвращаясь в монастырь после наскоро проглоченного
– Здравы будьте. Сегодня у нас будет урок о прогулке и о еде и питье.
Это предложение свалилось мне на голову, словно кирпич. Заговоривший сомной таким образом, когда я ступил в коридор домика для гостей, был не кто иной, как Оллендорф, преподаватель немецкого языка. Я совершенно забыл о нем: нам предстоял страшный час урока языка. Я неохотно попрощался со своими исследованиями об Иосифе I и Месте Без Имени.
Мой ничтожный талант к иноязычным идиомам каждый раз с постыдной яркостью проявлялся на фоне усталости, с которой я приступал к занятиям. Сегодня же я опасался, что буду выглядеть перед Оллендорфом еще более жалко, чем в прошлый раз. В попытке описать, как лучше всего оказать почтение даме, то есть поцеловать ей руку, я сказал «раку» вместо «руку», что вызвало бурный приступ веселья у моей жены и сына, а у Оллендорфа – глубокое разочарование.
Клоридии еще нужно было вернуться во дворец принца Евгения. Я же так стремился скорее приняться за чтение, что извинился перед учителем и под предлогом сильной усталости попросил позаниматься только с малышом.
Запершись в спальне, я налил воды в стоявший на камине котел, чтобы нагреть ее и помыться. При этом я с радостью слушал, какие заметные успехи делает в немецком мой сын.
– Господин слуга, мой господин, как дела у господина? – спрашивал учитель, играя со своим маленьким учеником и обращаясь к нему, как к благородному господину.
– Хорошо, слава Богу, готов служить господину, какие хорошие газеты принес мне господин? – старательно отвечал малыш.
Я только вымылся и вознамерился прочесть стопку различных бумаг – брошюр и других печатных изданий о жизни и деяниях нашего светлейшего императора, – когда услышал, как поворачивается в замке ключ. Моя супруга вернулась.
– Сокровище мое! – встретил я ее и пошел к ней навстречу, втайне вздыхая о том, что придется отложить свои изыскания.
Вот уже два дня у нас с супругой не было возможности поговорить, и я горел желанием услышать новости по поводу аудиенции, которую предоставил принц Евгений are. Но тут я заметил мрачное лицо своей жены – безошибочный признак тревоги и подавленности.
Она поцеловала меня, сняла плащ и бросилась на постель.
– Ну, как у тебя дела?
– Ах, да какие тут дела… Эти турецкие солдаты только и могут, что пить. И предаваться распутству.
Окрыленные приветливостью, с которой относились к are, даже самые низшие слуги османов решили, что могут требовать такого же отношения к себе, и завалили Клоридию неслыханными требованиями.
– Из всех христианских добродетелей, – вздыхала моя жена, – турки чувствуют себя обязанными пользоваться только гостеприимством. Входя в чужой дом, они считают, что имеют право на все, потому что они muzafir,гости. В соответствии с их религией их послал сам Господь, поэтому, что бы они ни делали, их должны встречать хорошо.
Однако, продолжала Клоридия, эта добродетель, которой они для виду прикрываются, приводит к быстрому упадку. Под предлогом закона гостеприимства османы, рассерженные плохим вином из Штокерау, опустошили кладовые, истребили запасы кофе и водки, побросали в кучу ковры, матрасы и подушки, разбили даже посуду во время своего кутежа, и все за счет великодушия принца Евгения и императорской казны.
– А как от них воняет! – воскликнула моя жена. – В Османской империи перед сном не раздеваются, а здесь они из-за холода носят меха, в которых путешествовали на протяжении нескольких месяцев. Не говоря уже о том, что для турок нет ничего приятнее меха, поэтому они подумали, что в таком виде просто неотразимы.