Veritas
Шрифт:
– Не беспокойся. Я лег только из скуки. Что еще остается старому слепому человеку, живущему в монастыре, кроме как ложиться спать с петухами?
– Если вы желаете отдохнуть, то я уйду…
– Напротив. Я уже велел искать тебя. Эта проклятая графиня Пальфи: я приказал весь день следить за ее дверью, но все напрасно. Может быть, она и любовница императора, но ведет жизнь монахини. Не сравнить с Монтеспан… Поистине добродетельны эти австрийцы, даже прелюбодеи! Добродетельны и скучны.
– Синьор Атто, у меня плохие новости. Христо Хаджи-Танев, еще один товарищ Симониса,
Я рассказал ему об ужасных событиях в Пратере, а также о том, как сам едва избежал смерти. Он слушал меня молча. Ничего не понимая, Доменико крестился, слушая мой рассказ, и бормотал что-то вроде того, где они оказались: в Вене или в аду.
В конце Атто спросил меня:
– Как была фамилия у этого Христо?
– Хаджи-Танев.
– Ха… как?
– Произносится Хаджитанев, он был болгарином.
Мелани иронично поднял брови, словно желая сказать: «Так я и думал».
– Значит, наполовину турок, – презрительно заметил он.
– Как это? – удивился я.
– Вижу, ты настолько же несведущ в географии, как и в истории. Болгария на протяжении четырехсот лет живет под османским игом, она является частью Румелии, как называют турки европейскую часть своей империи.
От удивления я замолчал. Получается, Христо был подданным Блистательной Порты.
– А как он зарабатывал себе на жизнь? Случаем, не испытывал склонности к опасным занятиям?
Заданный столь предвзятым тоном вопрос сбил меня с толку.
– Он был шахматистом. Играл на деньги.
Атто Мелани молчал.
– Я знаю, что профессиональные игроки рискуют, – добавил я, – но снова был убит товарищ моего помощника, и – какое совпадение – тоже как раз в тот миг, когда мы собирались с ним встретиться. Кроме того, его убийцы стреляли в меня. Зачем им Делать это, если смерть Христо не связана с турецким агой?
– Все очень просто. Потому что они опасались, что ты их видел. Может быть, они были из тех кругов, кто играл с Христо в шахматы, и хотели остаться неузнанными. Почему ты задаешь столь глупые вопросы?
– Может быть, у меня и глупые вопросы, но вы кажетесь не очень потрясенным смертельной опасностью, которой я совсем недавно подвергался.
– Послушай, что касается смерти человека из Понтеведро, то здесь, полагаю, нет никаких сомнений в том, что это было сведение счетов. И Хаджи-Танев умер потому, что сделал неверный шаг, или, точнее сказать, неверный ход. Смотри, не делай и ты неверных ходов. О тебе я горевал бы совершенно искренне, но тот, кто сам виновен в своем несчастье, пусть оплакивает себя сам.
– Вам действительно больше нечего мне сказать?
– Мне – нет. Но если ты непременно хочешь найти виновного, то посмотри в зеркало: все, кто встречаются с тобой, умирают, – подытожил он со злобной ухмылкой.
Я не стал спорить. Новость о том, что Христо был османом, наполнила мою грудь сомнениями. Кроме того, этот злобный аббат продолжал отказываться воспринимать смерть молодого студента всерьез, и в результате моей настойчивости он еще больше замыкался в себе. Однако я слишком устал, чтобы думать об этом.
Пока Атто
– Что это такое? – тут же спросил Атто, нахмурив брови и глядя в моем направлении.
Я с удивлением рассматривал его странный взгляд.
– Моя слепота ночью несколько отступает. Заслуга терминалии, отвара, который называют hicra picra, [57] и того обстоятельства, что я в любую погоду сплю с босыми ногами, – оправдывался он. – Как бы там ни было, что это только что был за звон?
57
Слабительное средство, состоящее из алоэ, коры канеллы с добавлением меда и некоторых других компонентов.
Он ощупью пытался найти на ночном столике свои черные очки, которые ему торопливо подал племянник, и сел. Я рассказал о тех обстоятельствах, при которых Клоридия обнаружила этот предмет, и положил его ему на ладонь.
– Интересно. – Он взял его и, казалось, принялся старательно изучать монету кончиками пальцев.
– Но садись же рядом со мной, на постель. И опиши как можно точнее, что здесь выгравировано, – попросил он.
Я описал ему обе стороны монеты и прочел надпись.
– Ландау 1702, 4 ливра? – с улыбкой повторил он. – И Савойский держал ее в руках во время аудиенции аги? Так, так.
– Похоже на примитивную памятную монету в честь первого завоевания Ландау его величеством императором в 1702 году, – предположил я.
– Это больше, чем ты думаешь, сын мой, гораздо больше.
Ландау, начал Атто, был самой слабой, болезненной точкой Европы, он находится прямо в сердце континента, на равном расстоянии от Берлина, Гамбурга, Вены, Милана и Парижа. Хотя город принадлежал к территории Пфальца в Южной Германии, выше Италии и в непосредственной близости от Австрии, однако на протяжении столетий это была территория «короля-солнце»: Ландау был кинжалом, который направляла Франция в тело Германии и в бок Австрии.
С учетом важнейшего стратегического значения города Людовик XIV еще двадцать лет назад поручил своему самому гениальному военному инженеру, известному Вобану, укрепить бастионы. И вскоре необъяснимый пожар уничтожил три четверти жилых домов города, после чего Вобан спокойно мог превращать его в крепость, которую можно защищать.
Это было в начале 1702 года, война за испанское наследство уже бушевала в Северной Италии, и все ждали, что бои скоро будут вестись и на немецкой земле.
И действительно, австрийские войска начали окружать Ландау в конце апреля и заняли все подъезды к городу. 19 июня императорские войска заложили стрелковый окоп. Восемь дней спустя, 27 июня, послышался колоссальный раскат грома: императорские войска приветствуют пушечными выстрелами прибытие Иосифа, в то время – двадцатичетырехлетнего короля Германии и Рима и кронпринца империи.