Верни мне тело
Шрифт:
– Черт, карга, я ненавижу твой чай!
– вырвалось у Максвелла.
Старушка, оскорбленная этой дерзкой невежливостью в адрес своего любимого, фирменного напитка, не стала молчать. Быстрее, чем Максвелл мог бы себе представить, она метнула нож.
Свист, звон — и металл вонзился в стену, пара сантиметров от его уха.
– Хорошая доставка, старая!
– воскликнул Максвелл с сарказмом и выдернул нож из стены, - Оставлю тебе на чай!
Время, замедлившись, внимательно следило за каждым его движением.
Он вернулся к своему
– Ну что, значит пришло ваше время!
– шепнул Максвелл.
Он разложил таблетки отдельно от остального хлама. С лёгкостью, почти с живописной грацией, его нож как хирургический инструмент отделил их от прочего мусора.
Этот момент был для него как ритуал — когда мир суживается до размеров стола, и весь космос кажется не более чем фоном для его личной драмы. С уважением, с почти религиозной тщательностью, Максвелл принялся дробить таблетки тыльной стороной ножа. Пудра разлеталась в разные стороны, как если бы каждая частичка была миниатюрным фейерверком.
За окном мелькнула молния, как будто само небо решило поддержать его.
Максвелл делает разноцветные дорожки. По мере того как мелкая пудра падает на стол, его руки двигаются ритмично и уверенно, словно мастера, создающие своё произведение искусства. Взгляд его прикован к множеству мелких, красочных линий, он видит в них нечто большее, чем просто порошок.
Максвелл уже почти предвкушает, как будет кайфовать. Его сердце начинает биться быстрее, а мир вокруг кажется более ярким и насыщенным. Эти таблетки были его маленькими спасителями, позволяющими сбежать от серости бытия.
Входит старушка, говорящая его имя, но он едва слышит. Голова его находится на краю волны галлюцинаций, и он едва улавливает её присутствие.
– Сделала нам чай.
– говорит она с надеждой в голосе.
Максвелл отмахивается от нее и просит её пойти в задницу.
Старушка злится.
Максвелл ныряет лицом в стол, и внюхивает самую мощную и длинную дорожку порошка. За секунды до этого момента его мысли были размытыми, но сейчас они стали ясными и острыми.
Руки что держат чай дрогнули, и чашки с горячим напитком полетели на пол.
– Дурень, ты что...
– доносится до него шепот.
Максвелл поднимает голову и улыбается. Его глаза осматриваются, и он чувствует, как тепло разбегается по его телу. Это было нечто совершенно новое, словно он стоял на пороге невероятного открытия.
Минута тишины.
– Ты что наделал?
– вновь шепчет старушка.
– Замолчи, старая!
Вторая минута тишины, и Максвелл зажмуривается, чувствуя, как силы возвращаются к нему. Блеск в его глазах становится ярче. Он
Максвелл смотрит на старушку, и в его глазах отражается неверие и отчаяние.
Даже тяжелая артиллерия больше не берет его.
Максвелл со зла втыкает нож в стол. Нож вонзается в дерево, создавая характерный скрежет, который разрывает тишину комнаты. Ему не хватает слов, чтобы выразить свою ярость и разочарование. Он ожидал, что эти таблетки снова откроют перед ним дверь в иной мир, но вместо этого - ничего.
Стол с грохотом ломается пополам. Деревянные осколки разлетаются в разные стороны. Старушка, наблюдающая за ним с мирными намерениями, взвизгивает от неожиданности и укрывается подносом от летящих осколков.
Максвелл теряется и не знает, что ему делать. Все его планы рушатся на глазах, как разлетающиеся осколки стола. Он чувствует, как горькая ярость кипит внутри него, а отчаяние сводит флягу в сторону наклонной.
Старушка всё таки свно предлагает чай, несмотря на все его выходки.
Максвелл смотрит на нее исподлобья, полным ненависти взглядом. Он считал её лишним балластом, бесполезной идиоткой, которая лишь мешает ему в его погоне за утонченными наслаждениями.
Но теперь он был безоружен, обречен на этот мир с его горестями и бедами. Все, чем он был уверен, оборвалось. Он не мог позволить себе даже маленькой слабости, и в этот момент его разум начал блуждать по темным уголкам.
Максвелл внезапно вспоминает про самую бодрую штуку, которую он мог лицезреть в жизни - "Голубой Гоблин". Одно из давних названий для новой партии, которую он получил еще работая на Клан. Они обещала, что это что-то особенное, новый вид блаженства, который никто никогда не испытывал.
Судорожно, словно утопающий, Максвелл смотрит на старушку.
– Где Голубой Гоблин?
– Голуб… Голубой Гоблин?
– спрашивает она, словно бы не понимая, - Ты что, снова собрался связаться с этой дрянью?
Старушка резко отказывает.
Максвелл судорожно начинает умолять её, сменив ненависть на мольбы. Его страх преобразился в уязвимость. Он пытается собрать воедино последние осколки своего достоинства, чтобы уговорить старушку.
– Пожалуйста, это единственное, что у меня осталось!
– произносит он эти слова, словно от них зависит его жизнь.
Старушка остается непреклонной, её давний опыт с такими случаями делает её стойкой. Она видела, как сгорали люди на этом пути, и она решила, что Максвелл не пойдет тем же путем.
Парень хватает её за руки, как последнюю спасительную соломинку, и ищет в её глазах хоть каплю сочувствия. Но в этот момент её глаза лишены всякой любви, они холодны и равнодушны. Её лицо остаётся бесстрастным.
Безнадежно обреченный, Максвелл делает шаг назад.
Старушка наблюдает. Её лицо не выражает сострадания, только жестокую решимость. Она знает, что тут нечего обсуждать.