Шрифт:
Пролог
Он шел по рыхлому белому снегу, который выпал, наверное, совсем недавно, потому что чистейшая простыня поля, расстилавшегося перед ним, казалась нетронутой. Но, когда он оглянулся назад, поле показалось ему изрытым оспой. Там, где только что была девственно чистая поверхность, остались подтаявшие следы от его босых ног.
Как ни странно, он совсем не чувствовал холода, будто шел не по заснеженному полю, а по белому речному песку. Он уже не помнил, сколько шел так, час, два или больше. Никто не встретился на его пути. Он не слышал никаких звуков и
Это пустынное безмолвие пугало его. Почему ему не встретился никто из людей? Куда подевались птицы? Почему не слышно чириканья воробьев, крика галок? Ничей крик не разрывал тишину, ничьи следы не нарушали белоснежную нетронутость поля, ничей силуэт не цеплял глаз.
Сейчас бы он обрадовался любому живому существу, каким бы маленьким или ничтожным оно ни оказалось. Он вспомнил рассказы о том, что преступники, проводившие долгие годы в заточении, мучились тоской по общению и приручали пауков или мышей. Он начинал понимать этих людей.
Устав от бесцельного и бесконечного блуждания, он поднял глаза к небу, почти такому же белому, как земля, и закричал. Но он не услышал ни ответа, ни отклика, ни эха…
Густав Батергейм проснулся от своего собственного крика. Его подружка Эстер недовольно что-то пробормотала во сне и перевернулась на другой бок.
Заснуть он больше не смог. Чувство опустошенности и заброшенности, которое осталось от неприятного сна, не отпускало его. Нет, нужно что-то делать! Так больше не может продолжаться.
Совсем недавно Густав вернулся с похорон отца, с которым не виделся много лет. У него все не было времени, чтобы выбраться в Германию, где он когда-то родился. Круговерть дел закружила его и не хотела отпускать. Поездка к родным постоянно откладывалась и переносилась на неопределенный срок… А теперь уже не к кому ехать.
Днем на Густава наваливалось столько всего, что некогда было думать ни о чем, кроме текущих дел его рекламного агентства. Но ночами он или мучался бессонницей, раздумывая над бренностью существования и неизбежным одиночеством каждого человека, или засыпал беспокойным сном, который часто прерывался кошмарными видениями.
Видимо, пришло время подумать о своем будущем, Густав, честно сказал он себе. Тебе уже тридцать восемь, а у тебя ни семьи, ни детей. Вот твой отец никогда ничем не болел, а умер в одночасье от сердечного приступа. А если и ты так же сгоришь на работе, что останется после тебя на земле? Неужели твоя жизнь прожита даром, растрачена на рекламные кампании бездарных и бесполезных товаров?
Густав решительно поднялся и потрепал по плечу свою черноглазую подругу.
— Эстер, проснись!
Молодая женщина, недоумевая, с трудом открыла глаза.
— Эстер, я думаю, нам нужно пожениться и поскорее завести детей. Время уходит, и его потом не вернуть.
Она ойкнула и села в кровати, ошалело глядя на него своими огромными глазами.
1
Ребенок, словно магнит, снова и снова притягивал взгляд Патриции. Очаровательный темноволосый и синеглазый малыш уютно расположился на коленях у такой же темноволосой
Она торопливо шла, почти бежала к зданию вокзала, лихорадочно нашаривая в сумочке мелочь, не видя ничего из-за слез, набегающих на глаза.
Заплатив дежурной в дамской комнате, Патриция с ужасом посмотрела на себя в зеркало. Она стерла поплывшую тушь под глазами, провела по лицу пуховкой и добавила немного румян, чтобы скрыть бледность. Потом глубоко вздохнула в тщетной попытке успокоиться. Не стоит принимать все так близко к сердцу. Ведь прошло пять лет… Уже пять лет… Так зачем же она снова и снова возвращается назад? Почему она все еще не в силах забыть?
То, что это дитя носит такое же имя, как и другая невинная кроха, всего лишь случайность, простое совпадение… Все дело в том, что она устала. Давно пора отдохнуть, как следует. В ящике ее рабочего стола, в антикварном магазинчике, где она помогала тете, накопилось множество ярких глянцевых брошюрок, зовущих в прекрасные далекие страны и обещающих все радости рая.
Там, среди пальм, под лучами южного солнца, она, возможно, вспомнит наконец о том, что ей всего тридцать, что у нее впереди вся жизнь…
Патриция снова полезла в сумочку, теперь за расческой, думая про себя, что она опять, в который раз, так и оставит эти буклеты пылиться в ящике.
Она еще раз смерила взглядом свое отражение и провела щеткой по рыжеватым распущенным волосам. Челку уже давно пора подстричь, да все руки не доходят… Патриция вздохнула, напустила на себя уверенный вид, расправила плечи и вышла на улицу, полную вечно спешащих куда-то пешеходов.
Она зашла в маленькое кафе у вокзала, выпила чашечку крепкого кофе, а затем спустилась в метро, чтобы добраться наконец до цели своего путешествия. Время от времени она покидала маленький городок, в котором жила с тетей, и выбиралась в Оттаву, чтобы немного развлечься.
В музее было пусто и невыносимо душно. Ужасающая жара мешала сконцентрироваться на экспонатах, представленных взглядам посетителей. Разглядывая коллекцию английского исторического костюма, включающую экземпляры, которым насчитывалось уже четыре сотни лет, Патриция рассеянно сняла с себя джинсовую куртку и отвела волосы с лица. Ладонь, легонько коснувшаяся лба, сразу же стала влажной. Неожиданно зал поплыл перед глазами и угрожающе накренился.
Патриция прикоснулась лбом к прохладной стеклянной витрине, за которой заносчиво красовалось невообразимо открытое бальное платье аристократки девятнадцатого века. Только бы голова перестала кружиться… Если бы она сегодня встала хотя бы на десять минут раньше, то ей не пришлось бы нестись, сломя голову, на электричку, даже не успев толком позавтракать. К тому же мимолетная встреча с маленьким бутузом в электричке так расстроила ее…