Верните ведьму, или Шахматы со Смертью

Томченко Анна

— Да сколько это может продолжаться?

Он соскочил с кровати и пересёк спальню быстрым шагом. Рывком открыл дверь.

— Я взрослый мужчина. Это мой дом. Моя невеста и моё предложение руки и сердца. И я имею право спать там, где мне заблагорассудится! — выпалил Грегори на одном дыхании, а Тадеуш, окинув его сонным взглядом, сказал:

— Очень рад за тебя, мальчик мой, — потом перевёл взгляд выше плеча Грегори, поймав в поле зрения Алисию, и добавил: — Элис, мать твоя всё же соблюла честь, непонятно чью, конечно, и у неё защемило спину, когда она сгибалась к замочной скважине. Мазь разогревающая есть?

Глава 30

Грегори

прижался губами к коленке Элис и получил в ответ смущённый смех. Алисия лежала на постели полностью обнажённая, и только распущенные кудрявые волосы прикрывали её грудь, в то время как сам Грегори любовался ей целиком.

С отъезда родителей прошла неделя. И наступил конец первого месяца нового года. Он прошёл слишком сумбурно, но всё же временами сонно. Снежные дни тянулись вереницей, даря бураны и тихие снегопады. Дрова в каминах в такие дни горели особенно жарко и звучно. Поленья потрескивали, а огонь шумел в дымоходах. И не было ничего прекраснее вот таких вечеров, которые пропитывались ароматами весны и яблоневого цвета. Тогда Грегори казалось, что все-то в его жизни шло правильно.

Вместе с его Лис.

Которая с каждым днём расцветала, и даже паломничество родственников не могло погасить её сияния. А она действительно сияла как самая настоящая звезда. И в её сиянии хотелось греться. Переворачиваться набок, кутать в своих объятиях, ловить тихое дыхание. Или вот наоборот слишком резкое, заполошенное. Как несколько лучин назад.

А время словно старый часовщик шло медленно, ковыляя хромой походкой и держа в руках ржавый масляный фонарь. Оно перетекало из минут в часы, из них в дни и тянулось.

Алисия сильнее всех ощущала это. Она ждала.

Когда первая земля откроется от снега и явит взору ещё жухлую траву и мясистые комья грязи. Ждала, когда солнце станет дольше висеть в небе и согревать своим теплом половицы в главной гостиной, чтобы они блестели в его лучах. С нетерпением гладила сочные стебли домашних цветов, которые ластились к её ладоням и распускали соцветия раньше времени, только чтобы порадовать.

Она ждала весны.

С её сочной красочностью, которая смешает в себе шартезовую зелень и шафрановые блики. С её ароматами просыпающегося леса, который одновременно станет пахнуть и чистой родниковой водой и тающим снегом. А ещё намного густым душистым сплетением только что появившихся трав: овсяница, пижма, донник.

И Элис сама станет ароматом. Весенним, звенящим. И будет приносить с собой первые запахи сырой земли, озёрной воды, с которой только сойдёт лёд, и пряной густой — еловой смолы.

Алисия сама была весной в человеческом её воплощении. И сейчас ещё дремала, нехотя приоткрывая изумрудные глаза и наталкиваясь на снежные метели.

Грегори как-то внезапно понял, что от времени года одна конкретная чародейка безумно зависима. Прошлой весной его жизнь кипела и бурлила, летом пришла в равновесие, осенью — она плакала длинными дождями, чтобы к зиме свернуться клубком и уснуть. И это всё было от Элис. Это её настроение зависело от времени года. Это она сейчас сонно куталась в смятую простынь и была ласковой как кошка. И короткими днями она резко просыпалась. Всё больше бродила по поместью и шепталась о чём-то с домом, что впервые на памяти Грегори жаловался. Он рассказывал, как поддувает в чердачное окно, и тогда появились рабочие, которые меняли стёкла, а ещё по секрету рассказывал, что лаборатория в подвале слишком дымна, сыра и вообще стоит её оттуда убрать, и Элис убирала, утаскивала потихоньку сначала котёл вот, потом, незаметно для самого Грегори, почти все зелья, которые отныне стояли в шкафах во флигеле и ещё книги… Они нашли своё пристанище в его кабинете. И сам Грегори вдруг понял, что подвал сыроват и холоден, а от этого дома болеют.

Алисия долгими вечерами могла непрерывно смотреть на огонь в камине и кутаться в длинную вязаную

шаль. В такие моменты она была очаровательна в своём уединении. А ещё чай сменился тёплым молоком, в которое Элис добавляла много мёда и приносила вместе с ним на подносе имбирные пряники, которые, конечно, Грегори не сильно можно, но когда хочется, то чуть-чуть позволено. И Алисия стала пропадать на кухне, где в ступке смешивала гвоздику и бадьян, чтобы добавить в удивительно пряный пирог вместе с сушёными яблоками и ягодами. А когда всё же снисходила до чая, то тот получался ароматным настолько, что хотелось немедленно найти среди снега ту грядку клубники, с которой была сорвана конкретная ягода. И даже тогда тоже всё выглядело правильно. Просто непривычно.

Спала Алисия тихо, медленно и слишком осторожно переворачивалась во сне, чтобы уткнуться в грудь Грегори и задышать более спокойно. От дыхания её становилось щекотно, но Грегори мужественно терпел, путался пальцами в её кудрявых волосах, гладит по спине, по узкой талии, спускаясь к округлым бёдрам. И тогда Алисия сонно бормотала, что ещё чуть-чуть самую капельку. И Грегори прижимал её сильнее к себе и дышал ей. По-настоящему своей.

А утро пахло свежей выпечкой, звучало хрустящей корочкой хлеба и на вкус было как земляничное варенье. Алисия не любила начало дня, потому что надо вытерпеть снег, слишком сильные ветра и тоску. От последней она чаще стала прятаться в оранжерее и спасать от Сигизмунда редкие розы Гретты, потому что разумное растение не терпело конкуренции и специально заслоняло те крохи солнечного света, что по зиме был редким гостем.

И сам Грегори торопил старого часовщика, хотел чтобы он шёл быстрее, шустрее. И чтобы часы на каминной полке не замерли в нескольких минутах до весны, потому что весной Элис станет госпожой Стенли.

Глава 31

Зимние бураны совсем замели всю Проссию.

Аврелий натирал гранёный стакан и недовольно косился на столик с богатеями. Не любил он таких посетителей в своей маленькой ресторации. Платили много, конечно, но вот проблем приносили ещё больше. А на улице метель. Все сидят по домам или вот как квартет в углу — по заведениям.

Столица Проссии была всегда рада большим гуляньям и богатой жизни. Аврелий снова фыркнул, припомнив прошлый раз, когда барон Стрежский отдыхал в его «Белой цапле». К утру пришлось поменять половину посуды. А ведь стекло было ландийское, дорогое, хрупкое. И ничего удивительного, что вместо одной суммы Аврелий вписал число, которое покрывало три разгрома. Имеет право. У него, может быть, травма осталась. Моральная. И на кошельке.

А дома Дуняша подрастает и уже засматривается на кавалеров. Да не из простых, а чтобы как минимум баронет. А вот Аврелий не любил их не потому, что ему посуду попортили, просто все они денег зарабатывать не умеют, только тратить. И приехал на бричке третьего дня лощёный весь такой повеса и к Дуняше свататься. Аврелий и дочку свою любил безмерно и жёнушку, что скромна и добропорядочная, но вот не смог удержаться и спустил повесу с крыльца. Прямо в сугроб. Ибо не о приданом разговор вести надобной было, а о Дуняше, умнице и раскрасавице.

Из угла раздался весёлый гогот, и Аврелий на всякий случай придвинул писчее перо под столешницей поближе к себе, чтобы сразу записывать сколько разбили, а сколько попортили. Но компания не собиралась буянить, они просто запросили ещё водки и так тихонько, в усы, вон тот самый противный, который слащаво красив, баб. Бабы в ресторации «Белая цапля» водились, но всё больше при кухне и то кухарка и поломойка. Аврелий засомневался, что правильно понял щёголя.

— Кого изволите? — переспросил Аврелий, склоняясь к столешнице, чтобы лучше расслышать капризного посетителя. Тот подмигнул пьяным глазом и, опершись на стол локтем, подкрутил усы и так загадочно: