Верните ведьму, или Шахматы со Смертью
Шрифт:
— Прекрати, — укорил Грегори, ловя потускневший взгляд Алисии. — Ты же прекрасно знаешь, что король не мог оставить моё своеволие во время южной войны безнаказанным…
Грегори не любил вспоминать, чем закончился тот бой и его колоссальный выплеск силы, но…
Но его поступок сдержал силы противника, и корпус боевых магов вовремя подоспел. Именно тогда и произошёл переломный момент. Грегори
И заковали в даоритовые кандалы, потому что ослушался, поставил под сомнение, рисковал сорвать всю военную операцию, тем самым почти предал своего короля…
— Я помню, — медленно произнесла Элис и потянула края шали на грудь. — Просто, Грегори, ты не жалеешь?
Грегори усмехнулся. Говард тяжко вздохнул и во сне вцепился в одну из пуговиц на рубашке Грегори. Молодой отец потянулся аккуратно пальцами и тихонько взлохматил волосы на макушке сына, словно и не замечая столь специфичных украшений на своих руках.
— Лис, я… — Грегори оторвался от сына и посмотрел на супругу, которую года никак не изменили. Чародейка и этим всё сказало. Это у самого Грегори почти седые виски. — Когда меня заковывали в браслеты, я наконец-то понял Йонаса… Знаешь, лучше быть простым человеком, но свободным, чем как Филип или Митенька…
Алисия опустила глаза и посмотрела на свои руки. Пальцы нервно перебирали кисти шали. Грегори вздохнул и положил ладонь на руки Элис, чтобы она перестала нервничать, перестала винить.
— Я всегда думаю, что эту цену заплатил не тот… — шёпотом призналась Элис и всхлипнула. — Это я должна была…
— Элис, любовь моя, — Грегори рад был бы прижать Алисию к себе, но тут на груди Говард спит, и если его разбудить, то тишине до глубокой ночи не слышать, поэтому и довольствовался Грегори только тем, что мог сжать хрупкие ладони Алисии. — Эту цену заплатит тот, кто мог. Всё в нашей с тобой жизни имело слишком высокую цену, и теперь, когда нам не надо оплачивать никакие долги, перестань расстраиваться…
— Я постараюсь, но разве, Грегори, ты не жалеешь? — последние слова Алисия произнесла шёпотом не потому, что боялась разбудить
Грегори молчал, лишь гладил пальцы супруги. Сын причмокивал во сне, и настроение было такое… благостное, что обсуждать вопросы утерянной силы не хотелось, но это было важно Элис, поэтому…
— Элис, как я могу хоть на секунду усомниться, что сделал неправильный выбор, решив остаться с семьёй? Как я могу подумать, что ты и дети не стоили моего дара? Как я могу пожалеть, что мы свободны от всего и принадлежим только себе? Как, Лис?
Алисия вздохнула и кивнула. Она всё понимала, всё знала, но боялась, что однажды Грегори поймёт, что всё это, вся жизнь с ней, не стоила таких жертв. И глубоко ночью Элис не могла найти себе места, потому что сомнения такая вещь, что сразу не развеиваются. Тогда Грегори, замечая, что его Лис слишком нервная и расстроенная, поворачивался на бок, притягивал к себе, обнимал, поглаживал живот, который почему-то отзывался на прикосновения тёплом, целовал в шею и шептал:
— Ты самое дорогое в мире. И ради тебя мне и жизни не жалко…
Алисия слишком порывисто оборачивалась, старясь в темноте комнаты и под шум северного моря, расслышать подвох в словах, но не находя…
— И ты хочешь сказать, что счастлив?
А море пело колыбельную. Пожалуй, Грегори когда-нибудь привыкнет к этому, а пока…
— Ты стала моей женой. Я вернулся с южной войны. Ты родила мне самого замечательного сына, который такой же непоседливый как ты и сильный как я. И родишь чудесную дочь, которая будет таков же прекрасной как ты и упрямой как я… — Грегори опустил ладонь к животу Элис и погладил. Снова тепло. — Разве это не счастье, Лис? Счастье, самое настоящее счастье…
И голос Грегори шелестел в ночи, был безумно приятным, бархатным и такой хотелось слушать постоянно.
— И я до смерти люблю тебя, моя чародейка. Люблю сильнее жизни… — губы Грегори коснулись Элис, и в комнате проснулись ото сна цветы. Медовый вереск, аромат, которого Алисия всегда приносила с собой. Однозначно будет девочка.
— Грегори, я тебя всё равно люблю сильнее.
Конец книги.