Верность любви
Шрифт:
— Как вы переплыли через Ганг?
Оставаясь живой и пытливой, она спрашивала с трогательным девичьим любопытством, и внезапно Анри подумал о том, что, несмотря на все преграды, ее жизнь сложится хорошо.
— На берегу были лодки, я взял одну, — промолвил он. — Признаться, я плохо помню, как это было. Один человек, индиец, сказал мне: «Переплыви через Ганг, и ты будешь спасен». Он оказался прав. — Помедлив, француз спросил: — Как вас зовут?
— Тулси.
— Надеюсь, вы не рассердились, когда я назвал вас
Молодая женщина покачала головой. О, чужестранцы! Назвать своей женой вдову все равно что принять ночь за день и перепутать луну с ясным солнцем!
— А как ваше имя?
— Анри. Только не называйте меня Индрой, как Чарака.
Тулси встрепенулась.
— Чарака? Так зовут моего дядю. Он ушел на войну.
Молодой человек уставился на нее во все глаза. Потом радостно рассмеялся.
— Конечно! Тулси! Племянница Чараки! Ваш дядя жив, он удивительный человек. Он волновался за вас, говорил, что вам тяжко живется в родной деревне.
Тулси опустила глаза.
— С тех пор произошло много событий. Дядя ничего об этом не знает.
Анри смотрел вопросительно и с тревогой. Тулси решила открыться. Пусть судит по-своему. Наверняка его суд окажется куда менее страшным, чем суд ее народа!
— Я уехала из Балы и вышла замуж. Все было хорошо, но вчера мой муж погиб. Сегодня утром я должна была взойти на погребальный костер, однако испугалась и убежала в джунгли. Я не смею об этом рассказывать. Отныне я проклята. Я не могу ни к чему прикасаться, я не должна ни есть, ни пить. Я умерла.
Ее тело было похоже на натянутую струну, глаза лихорадочно блестели, лицо пылало жаром. Анри, едва не задохнувшись от возмущения и жалости, воскликнул:
— Вы живы, Тулси! Молоды, здоровы! Идите в другой город, в другую деревню. Придумайте что-нибудь. Не говорите людям правды. Начните новую жизнь. Постепенно вы забудете о прошлом.
— Разве я смогу жить одна?
— Не сможете одна — снова выходите замуж.
Она возразила с потрясающей откровенностью, словно страшный проступок навсегда избавил ее от стыда:
— Муж изобьет меня в первую же ночь. А потом прогонит из дома. Индийская женщина может выйти замуж только раз и должна принадлежать одному-единственному мужчине! Но это не главное. Забудется прошлое или нет — не важно. Оно было, и оно перечеркнуло будущее. Отныне мне суждено сеять несчастья, нести проклятие всему, с чем я соприкоснусь!
— Но меня вы спасли, — возразил Анри и добавил: — Я плохо знаком с вашей верой, Тулси, но слышал, что ваши боги многолики. И так же многолик человек. Он не способен совершать одни лишь хорошие и правильные поступки. Вы сделали так, потому что не могли поступить иначе. Воспользовались данным богами правом защищать свою жизнь! Вряд ли вы смогли бы помочь мужу, приняв мученическую смерть.
— Могла. А теперь его душа вовек не найдет покоя!
— Это
Тулси не верила. На ее лице лежала печать отчаяния. Сейчас она была похожа на заблудившегося во мраке ребенка.
Неожиданно молодая женщина разрыдалась — впервые с момента гибели Рамчанда и обрушившегося на нее ужаса. Все это время слезы жгли ей грудь, разрывали душу, но не могли пролиться. Чувство невыносимой вины будто заперло что-то внутри на замок, но теперь искреннее сострадание почти незнакомого человека помогло прорвать невидимую плотину.
Тулси захлебывалась от слез, и тогда Анри, сделав усилие, приподнялся, привлек ее к себе и принялся гладить волосы. Его руки мягко обвили ее тело, голова индианки склонилась ему на плечо.
Слезы Тулси намочили одежду в том месте, где остался знак несмываемого позора, и Анри усмехнулся. Он и подумать не мог, что когда-либо вновь будет держать в объятиях женщину, служить ей утешением и защитой. Случалось, он вспоминал Урсулу, их невинные поцелуи, свои мечты — тогда ему казалось, что судьба перебросила его через пропасть, отделяющую рай от ада, свет от мрака и жизнь от смерти.
Стоило ему закрыть глаза, и он переносился в прошлое, где были больная мать, вечные мысли о том, где взять деньги, но также и юношеские грезы, дерзкие надежды, головокружительные планы. Все ушло в никуда, чтобы никогда не вернуться обратно.
— Хотите знать, что произошло со мной? — спросил Анри и, не дожидаясь ответа, с грустью произнес: — Если бы в нашем обществе существовали касты, можно было бы сказать, что я принадлежал к одной из высших. А теперь я — неприкасаемый.
Он начал рассказывать, и Тулси, слушая его, не заметила, как ее слезы высохли. Потом молодая женщина заметила:
— Нельзя выйти из одной касты и вступить в другую. Человек рождается в касте и в ней умирает. Я могу назвать собаку тигром, но она останется собакой. Шакал способен напасть на смертельно раненного льва и победить, но лев все равно сильнее.
Тогда Анри показал ей лилию.
— Вы не поняли. Видите знак? Он означает, что я осужденный на каторгу преступник, убийца и вор! И я никогда не смогу доказать, что я невиновен!
Тулси смотрела на него с болезненным интересом и почти священным ужасом.
— Вам было больно?
— Мне было больно вот здесь. — Анри приложил руку к груди. — Вот где главное клеймо! У меня отняли родину, мать, невесту, имя и честь.
— Вы хотите вернуться домой?
Анри помрачнел.
— Я никогда не смогу вернуться. Мне некуда возвращаться.
Молодая женщина молчала, и тогда он произнес то, о чем думали оба:
— Пойдем вместе, Тулси! В неизвестность, в никуда! Без надежды и веры. Чтобы нести свою тяжелую ношу и жить наперекор судьбе!
Индианка не отрываясь смотрела на него большими печальными глазами.