Верность сердцу и верность судьбе. Жизнь и время Ильи Эренбурга

Рубинштейн Джошуа

В этом деле тень падает на Фефера за ту роль, какую он сыграл на процессе. Фефер состоял осведомителем и будучи арестован, дал показания против остальных еврейских писателей. Поэт Самуил Галкин сообщил, что видел его на «очной ставке», устроенной ему с Фефером следователем. От Фефера остался «скелет с бородой» — все, что Галкин смог о нем сказать [718] . Между маем и июнем 1952 г. состоялся закрытый процесс. На скамье подсудимых сидело пятнадцать обвиняемых. Единственным свидетелем обвинения среди них выступал Фефер. Формально им инкриминировался тайный сговор — захватить земли Крыма для евреев, лишившихся прежнего места жительства в ходе войны. Действительно, по инициативе Фефера, поддержанной, среди прочих, Михоэлсом, члены комитета обращались к Сталину с просьбой поставить вопрос о предоставлении части Крыма советским евреям, которые не могли вернуться на Украину или в Белоруссию. Возможно, идея эта была политически наивной, но она не содержала и намека на намерение создать в Крыму «сионистскую базу» для последующего расчленения Советского Союза, как утверждал на

процессе Фефер. Эренбург, вышедший из Еврейского антифашистского комитета в 1944 году, никакого участия в инициативе по созданию в Крыму автономной еврейской области не принимал. Его отказ поддержать этот проект, по мнению одного бывшего агента КГБ, «спас ему жизнь и положение» [719] . Закрытый процесс закончился вынесением смертного приговора всем обвиняемым, кроме Л. С. Штерн (ее на пять лет отправили в ссылку) и Соломона Брегмана, который потерял сознание на суде и так и не пришел в себя (он умер в тюремной больнице в январе 1953 г.). Все остальные были тайно расстреляны ночью 12 августа 1952 года — дата, отмечаемая как «ночь казненных поэтов».

718

Хирш Ошерович. Интервью, данное автору в 1983 г. в Тель-Авиве.

719

Dzhirkvelov I. Secret Servant: Му Life with the KGB. New York, 1987. P. 250. Стоит также указать на страницы мемуаров Ефима Долинского, где он рассказывает о встрече М. А. Суслова с руководителями Еврейского антифашистского комитета по поводу официального предложения переселить всех евреев Советского Союза в новую еврейскую автономную республику, созданную на базе уже существующей республики Биробиджан. Эренбург на этой встрече не присутствовал. Остальные руководители Комитета вскоре были арестованы — возможно, потому, что возражали против сусловского плана. См.: Звенья. Т. 1. Москва, 1991. С. 535–539. (Публикуется обществом «Мемориал»).

Следующей расправы не пришлось долго ждать. В ноябре 1952 г. четырнадцать руководителей чешской компартии — из них одиннадцать евреев — предстали перед судом по обвинению в заговоре против коммунистического строя в странах Восточной Европы. Главным обвиняемым был Рудольф Сланский, бывший глава компартии Чехословакии. Давний друг Эренбурга, Владимир Клементис, министр иностранных дел Чехословакии в 1945–1948 гг., также оказался на скамье подсудимых. Слова «сионистские проходимцы» встречались в обвинительном заключении чуть ли не через строку, а прокуроры особенно напирали на еврейское происхождение большинства подсудимых, в прошлом заслуженных членов коммунистической партии, беззаветно преданных Сталину. Пока шел процесс, газеты и радио Восточной Европы и Советского Союза во всю клеймили Сланского и его «подельников», неизменно повторяя антисемитские издевки, которыми были пересыпаны речи прокуроров. Бухарестское радио в типичной передаче вещало: «У нас тоже есть преступники в нашей среде и уничтожить их наш долг» [720] . Через неделю после окончания процесса Сланский и десять его товарищей были повешены, их тела кремированы, пепел развеян вдоль шоссейных дорог.

720

Colic М. The Prague Trial. The First Anti-Zionist Show Trial in the Communist Bloc. New York, 1987. P. 144.

Но на этом замыслы Сталина не кончались. Чудовищная драма близилась к своей кульминации.

13 января 1953 г. в двух передовицах на первой странице газеты «Правда» сообщалось об аресте девяти врачей, «ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Арестованные обвинялись в убийстве А. А. Жданова и А. С. Щербакова — которые, как до тех пор считалось, умерли естественной смертью — и в умысле убить целый ряд крупных военачальников Советской армии, находившихся под их медицинским надзором. «Все эти врачи-убийцы, ставшие извергами человеческого рода», были завербованы американской разведкой по наводке «известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса». Это сообщение ТАСС появилось ровно через пять лет после убийства Михоэлса [721] .

721

Правда. 1953, 13 января. С. 1. На с. 1 была опубликована передовая статья, а на с. 4 — статья с дополнительными подробностями.

В середине двадцатого века Кремль воскрешал клеветнический вымысел о злодеях-евреях, норовивших изводить ядом своих врагов. Советское общество охватила паника. Врачам, прежде всего врачам евреям, перестали доверять. «Все повторяли, в больницах ад, — писал, оживляя в памяти те дни, в своих мемуарах Эренбург, — многие больные смотрят на врачей как на коварных злодеев, отказываются принимать лекарства». Знакомый рассказал Эренбургу о женщине-враче, которой «пришлось весь день глотать пилюли, порошки, десять лекарств от десяти болезней — больные боялись, что она „заговорщица“» [722] .

722

ЛГЖ. Т. 3. С. 227.

По всей стране началась всеохватывающая антисемитская кампания. Из университетов отчисляли студентов-евреев, выпускников медицинских вузов, евреев по национальности, загоняли

в самые отдаленные районы, многих специалистов вынуждали уходить с работы. В лагерях заключенных-евреев подвергали наказаниям — так, ни за что. С каждым днем Эренбург все явственнее ощущал, что почва колеблется у него под ногами. Надежде Мандельштам, встретившей его тогда, он сказал: «Я готов ко всему» [723] .

723

Мандельштам Н. Я. Воспоминания. Op. cit. С. 137.

О настроении в стране Эренбург был много лучше осведомлен, чем большинство его соотечественников. После сообщения ТАСС о «деле врачей», он получал письма пачками; каждое было криком боли и страха перед растущей антисемитской истерией:

«Мне тридцать два года, — писала ему одна москвичка. — Я родилась в Москве. Я не знаю другого отечества. Я не знаю другого строя. Я даже ни разу не выезжала из Москвы.

Мои родители, которые за месяц до войны поехали в Минск повидать мою сестру, были там зверски убиты. Мой муж погиб под Сталинградом. Я тогда была беременна, но не покидала Москву всю войну и работала, сколько хватало сил.

У меня одиннадцатилетний сын, которого я подымаю сама. И вот несколько дней назад, его соученики загнали его в уборную и с криками: „Получай, жид! Так их всех!“ избили. Что же это происходит?

Неужели вы обо всем этом не знаете? Неужели вы не можете рассказать об этом соответствующим властям?

На работе <…> я сижу в комнате еще с двадцатью товарищами. Я единственная еврейка. Последнее время со мной никто не разговаривает. Уборщица всем наливает чай, но меня обносит, и никто не обращает на это внимания.

Моего сына избили. Он два дня пролежал в постели, но в школе никто не принял никаких мер, никто даже не сказал ребятам, как надо, а как не надо поступать.

Кто же вы? Почему вы молчите? Вы — продажная душа или вы честный человек?

Я хотела прийти поговорить с вами, но раздумала. Я боюсь, я не доверяю вам» [724] .

В большинстве полученных Эренбургом писем его просили заклеймить арестованных врачей как предателей. Один из корреспондентов проклинал Израиль — эту «военную базу американского империализма», соглашаясь с тем, что среди советских евреев есть такие, «кто способен совершить гнуснейшее преступление — покуситься на жизнь руководителей советского правительства — за доллары и фунты». Он заклинал Эренбурга «сказать всему советскому народу, всему миру, что мы, советские граждане, советские трудящиеся евреи, не имеем ничего общего с группой подлых буржуазных националистов» [725] . Легко, увы, понять, что побуждало простых евреев писать эти отчаянные письма. Одни верили официальным обвинениям, другие понимали, что сообщение в «Правде» было частью более обширного замысла. И все искали путей, как защитить себя.

724

Архив И. И. Эренбург.

725

Советские евреи пишут Илье Эренбургу, 1943–1966. Op. cit. С. 315–319.

В этой атмосфере умопомрачения и смуты Эренбурга наградили Сталинской премией «За укрепление мира», что подтверждало высказанное Михоэлсом: их обоих, Эренбурга и Михоэлса, Кремль использовал, чтобы маскировать официальный антисемитизм. За несколько дней до церемонии вручения премии высокопоставленный чиновник попросил Эренбурга в ответной речи сказать несколько слов о «врачах-преступниках». Эренбург отверг это предложение наотрез, заявив, что готов отказаться от премии. 27 января 1953 года церемония все же состоялась; она проводилась в Свердловском зале Кремля. Эренбургу в этот день исполнилось 62 года. Несколько его личных друзей, включая Луи Арагона и Анну Зегерс, выступили с поздравительными речами. Ни Сталин, ни другие члены Политбюро на церемонии не присутствовали. Премии мира претендовали на выражение гуманных чувств, присутствие же высоких государственных лиц выявило бы фальшь подобных притязаний.

Эренбург произнес краткую речь: но от того, что он говорил, у слушавших его холодок побежал по коже. «На этом торжестве <…> я хочу вспомнить тех сторонников мира, которых преследуют, мучают, травят и убивают. Я хочу сказать про ночь тюрем, допросов, суды — про мужество многих и многих» [726] . Любовь Михайловна, находившаяся в зале, потом сказала мужу, что когда он упомянул о тюрьмах, «люди, сидевшие рядом с нею, замерли» [727] . Назавтра речь Эренбурга появилась на первой полосе газеты «Правда»; только к словам о преследованиях, дабы советские читатели не сделали нежелательных выводов, было сделано многозначительное добавление — «силами реакции». В тот же день из американского посольства полетела докладная в Вашингтон: речь Эренбурга «можно отнести к „делу врачей“» [728] .

726

Правда. 1953, 28 января. С. 1.

727

ЛГЖ. Т. З. С. 226–227.

728

Телеграмма из СССР от 28 января 1953 г. № 1089, Государственному секретарю США. (National Archives. Washington. D. С.). Цит. по: Rapoport L. Stalin’s War Against the Jews. New York, 1990. C. 184.