Верность
Шрифт:
«…Генералу Полякову… остаться всем отрядом в Петропавловске Беспрекословно подчиниться особоуполномоченному… интересах обороны необходимо строгое военное объединение Случае невыполнения виновные будут преданы военному суду… ближайшие дни «Магните» отправляется батальон смерти Главной задачей десант Усть-Камчатске… Рябикова держите заложником… прекращения вооруженной борьбы… Председатель правительства Меркулов».
Дутиков с торжеством принес командиру принятую радиограмму. Клюсс и Павловский решили обсудить её в кают-компании, постараться выяснить, кто такой Рябиков и почему он оказался
– Наверное, один из партизанских командиров. Попал к ним в плен, бедняга. Чем ему можно помочь? Даже поддержать его морально у нас нет средств, – с горечью сказал Глинков.
– К сожалению, ты прав, – согласился Павловский, – но мы можем сделать другое. У меня есть предложение, товарищи: собрать лишнюю одежду и сколько можем денег для отсылки в Россию. Ведь там сейчас и холодно и голодно. А мы здесь лишений не терпим.
Все горячо поддержали предложение комиссара. В заключение высказался командир:
– Из этой перехваченной радиограммы одно совершенно ясно. И это не прочтешь в газетах: на Камчатке белым плохо, там началась партизанская война. Оставленное нами в Калыгире оружие пущено в ход, да и не только это оружие. Бирич сидит в Петропавловске и на свои рыбалки в Усть-Камчатске попасть не может. Там власть партизан.
– Вот бы нам сейчас погрузить уголь, снабжение для партизан и выйти в Усть-Камчатск, – подал реплику штурман. – Вот это была бы помощь!
Все примолкли, ждали, что на это скажет командир. Из золоченой рамы на них ясными голубыми глазами смотрел адмирал Завойко. В его взгляде Беловесций прочел и решимость, и уверенность в себе, и какую-то еле заметную доброжелательную усмешку. Так, наверно, в тяжелые дни петропавловской обороны Василий Степанович смотрел на своих волонтеров, многие из которых впервые взяли в руки боевое оружие. «Как и сейчас многие партизаны, – подумал штурман. – Но почему молчит наш командир?»
Клюсс обвел строгим, требовательным взглядом офицеров и взъерошил растопыренными пальцами свою седеющую шевелюру. Как обычно, голос его был тверд:
– У меня давно такое желание, но после провала Камчатской экспедиции положение изменилось. Нет у нас для этого денег, вооружения и людей. Чтобы уйти отсюда, надо прежде всего расплатиться с кредиторами. Да и не можем мы уйти без распоряжения центральной власти, которая уже поставила нам здесь определенные задачи. Так что пока, товарищи, нужно нести свою службу здесь, в Шанхае, честно и нелицемерно…
– А что ещё известно о происходящем на Камчатке? – спросил ревизор.
– Есть довольно подробные сведения от моряков, пришедших в Циндао на «Кишиневе». Известно, что большую часть отряда Бочкарева «Кишинев» оставил в Охотске, который белые заняли после жестокого ночного боя. В Петропавловск на «Кишиневе» прибыл отряд сто двадцать человек, а также ещё сколько-то на «Свири» и «Взрывателе». Местным коммунистам и сочувствующим пришлось уйти в сопки, Петропавловск белые заняли без выстрела.
– Почему? – спросил Беловеский.
– Мало было защитников, плохо вооружены, не обстреляны. Да и японский транспорт «Канто» с морской пехотой там стоял. Вот если бы, как мы с Александром
Комиссар нахмурился:
– Да, крупная сделана ошибка.
– Ну а белые как там? – спросил Григорьев. – Сидят в Петропавловске?
– Сидят. Занялись арестами. Арестовали человек двадцать и под конвоем на «Кишиневе» отправили во Владивосток. Затем провизию стали везде реквизировать. Чурина и американца Витенберга даже обобрали. Видно, плохо у них с продовольствием. Большой лесной пожар ещё был…
Командир встал. Все разошлись в задумчивости. Потрясла трагичность событий, происходящих далеко в скалистых заснеженных камчатских горах и тундре, в крае, который все успели полюбить. Борются там, а они ничем не помогли, хоть и была возможность. «Ральф Моллер» не дошел. Ларк не доехал…
Хотелось дальних походов, стрельбы, отважных десантов и побед. А действительностью была служба: бессонные ночи на палубе, днем судовые работы и занятия с командой… Поездки на берег стали редки.
«Ну что ж, – думал Беловеский, – не вечно же нам здесь стоять. Придет и наше время».
104
Зайдя к Элледеру за чеком для получения в банке денег, Клюсс застал в конторе агентства новых капитанов. Александров, высокий, рыжеусый, с крупными чертами энергичного лица, давно известный во Владивостоке под прозвищем «рыжий кот», стал теперь капитаном «Эривани». В углу в кресле скромно сидел новый капитан «Астрахани» Якушев, чисто выбритый, с ястребиным носом. Третий посетитель агентства показался Клюссу тоже знакомым. Похоже, приехал издалека. Клюсс никак не мог вспомнить, где он с ним встречался.
– Так Гляссер сдался и съехал на берег, говорите? Что ж, это хорошо. Лёд, значит, тронулся. Скоро за ним должен последовать и Совик, они всегда действуют согласованно. А прочих просто спишем приказами. Главное – капитаны! – Сверкнув стеклами очков, Элледер выключил настольный вентилятор, кивнул Клюссу и указал ему на кресло.
Когда Элледер и новые капитаны ушли в банк, к Клюссу обратился незнакомец:
– Рад, что мы в вас не ошиблись, товарищ Клюсс, и что вы здесь с вашей командой. А где товарищ Якум?
– Вы с Камчатки? – спросил Клюсс, решивший сначала узнать, с кем разговаривает.
– Разве не узнали? Я Савченко, секретарь Петропавловского комитета.
– Простите, что сразу не узнал. Как же вы сюда добрались? Через Владивосток?
– Нет, что вы! Через Японию. Без особых помех пешком добрался до Большерецка. Сопровождал меня ваш матрос Казаков. Помните такого?
– Как же, как же, помню.
– Казаков ушел обратно в Начики, где сейчас ревком, а мне повезло: на рейде разгружался «Сишан», собравшийся во Владивосток. Думаю, хорошо бы на нем поехать, но ведь во Владивостоке белые. Повезло вторично: на берегу я встретил знакомого кочегара с этого парохода, Сивака, который в прошлом году служил курьером ревкома. Вы его, конечно, не помните: к Якуму я его три раза посылал… А где сейчас товарищ Якум?