Верность
Шрифт:
— Пойдите!
— Мы хотели с тобой…
— Я, Марина…
— Хорошо, хорошо… Ты же сказал!
Они помолчали; Марина тихо вздохнула:
— Ну, вот так…
Легкий щелк в телефоне, Марина положила трубку.
Первый день занятий.
Утром на улицах необычно много молодежи: шли в одиночку и парами, держа друг друга под руку, занимали всю ширину тротуаров и гроздьями висели на трамвайных подножках.
К Студенческому городку!
В новых красках и звуках представилось все вокруг.
Торжественно
В портфелях, очень солидных и практически будничных с виду, тетради, на чистых обложках которых старательной рукой зачеркнуто «ученик… класса» и четким почерком выведено:
«Студент первого курса Технологического института».
От самой заставы, через весь город — по широкой глади Плехановской улицы, сквозь шумную толчею проспекта Революции, мимо зеленой, с первой вкрапленной медью ранней осени, гущи Парка культуры и отдыха — видели в этот день молодые глаза много такого, что почему-то не отмечалось раньше.
Вот старичок в клетчатом демисезонном пальто спешит к заводским воротам. Наверное, инженер.
Надо скорее учиться!
Вот опять, как и вчера, из-за синих холмов гулкий перекат артиллерийской стрельбы. Учебные боевые занятия войск. На западных чужих землях — война…
Надо скорее учиться!
Вот просто светит солнце, дышит в лицо свежим и чистым воздухом хороший и обычный советский день. Хорошо! Но нужно, чтобы с каждым новым днем было все лучше.
Надо скорее учиться!
В Студенческом городке день начинался так: сперва возникала песня. Она появлялась не сразу, откуда-то издалека — только мелодия, светлая, как утро, как воспоминания детства. Потом в нее неторопливо вплетался чистый бас, и вот уже во всех комнатах большого четырехэтажного общежития звучала песня:
Широка страна моя родная…Люди, не открывая глаз, слушали песню. Диктор читал последние известия, и снова все погружалось в утренний, сторожкий сон. Еще рано!
Через час студенческое общежитие дружно просыпалось от неожиданно резких и веселых переливов горна: они шли с первого этажа, из дверей комнаты, где жил горнист, студент первого курса Сережка Прохоров, стремительно пробегали по коридорам и обрывались на высокой, невозможной ноте, летящей из форточки четвертого этажа.
Физкультзарядка!
Хлопали двери, раскрывались окна. К общежитию спешили женщины с молоком.
Сережка Прохоров садился в крайнем окне четвертого этажа, задорно поблескивал очками, такими большими, что из-за них трудно было разглядеть его маленькое, курносое лицо.
— На зарядку становись! — доносился снизу повелительный, зычный бас физрука Хмурого.
Комната № 22 просыпалась после второго сигнала.
— Проспали! — вскакивал Аркадий
Те по-разному воспринимали это. Федор Купреев сразу открывал глаза, словно и не спал.
— Зарядка? Есть!
И быстрым движением, до хруста в суставах вытягивая сильное, загорелое тело, спускал ноги на пол. Труднее всех было встать Виктору Соловьеву.
— С вашего позволения, еще десять минут, — бормотал он, и красивое лицо его обиженно морщилось.
— Ну, ну, — ласково гудел Аркадий, — что за нежности? Или ты предпочитаешь прежде принять холодный душ? Это меня не затруднит. Могу! — И угрожающе гремел чайником.
Виктор одевался медленно, потягиваясь и зевая.
— Какой дурак придумал эти физкультзарядки…
— Приказ директора, — говорил Аркадий.
— Какой там приказ директора, — ворчал Виктор. — Затея Александра Яковлевича…
Он выходил из комнаты последним.
— Становись! — кричал Хмурый. — Смирно! Справа по порядку номеров рас-счи-тайсь!
— Первый, второй, третий…
Сережка сидел в окне четвертого этажа и, блаженно позевывая, смотрел, как длинная цепочка ребят и девушек бегала по стадиону.
Затем уходил досыпать.
Собственно, в этом и заключалась для него прелесть обязанностей горниста — лишние сорок минут сна. Иногда он прихватывал и время завтрака. Студенты уже заполняли аудитории, уже рассыпался по коридорам звонок к началу занятий и замирал весь Студенческий городок, а он только еще бежал из общежития, спотыкаясь, на ходу цепляя очки на вздернутый неудобный нос.
Без пяти минут девять по коридорам стремительно идет профессор Трунов, декан факультета. Коридоры уже пусты. Трунов поочередно подходит к каждой двери, прислушивается, — все на своих местах. Успокоенный, шествует дальше.
Ровно в три часа распахивается тяжелая дверь, и студенты покидают институт. Мягкие от солнца тротуары ведут их в столовую.
…Студенты любили свою столовую не только потому, что кормили здесь дешево и сытно, особенно после «разгона» заведующего столовой на общем студенческом собрании, но и потому, что, разобщенные в институте по факультетам, группам и курсам, здесь они собирались все вместе.
— Раскрой первый том, страница восемьдесят третья, прочти и не болтай глупостей.
— «Юпитер, ты сердишься? Значит, ты не прав»…
— Удивил! Броском тигра… в правый верхний угол…
— Товарищи, кто желает билет в театр? Премьера — «Парень из нашего города».
— А я говорю тебе, что производственные отношения…
— Смотри! Дай карандаш. Интеграл от нуля до бесконечности…
А вечером, чуть стемнеет, опять заполняются аудитории. В вестибюле и на доске расписаний и объявлений белеют листки. Кружки, политучеба, семинары… Ходит по пустым коридорам техничка Михайловна, косясь на часы, прислушиваясь к мерному гудению динамо в подвале, к голосам за дверями аудиторий.