Верность
Шрифт:
«Прощай, отец. Прощай, друг!»
…Никто не мог сказать Федору, правильно ли он живет. До сих пор он был уверен, что во всем поступает так, как поступал бы и отец. Но вот Марина…
Жизнь складывалась трудно, и в ней рассчитаны были минуты. Федор бился один, не чувствуя поддержки Марины. Опять и опять приходило раздумье: что ее занимает? Короткие беседы вдруг начали томить однообразием, и Федор ловил себя на том, что ему неловко и грустно с Мариной.
Взяв ее руки в свои, он иногда сидел без мыслей, странно забывшись… Тонкое, дремотное очарование тишины напоминало давний летний вечер,
Марина, девочка, оглянись вокруг, какая стремительная жизнь!
Нет, смотрит недоверчиво и подозрительно большими, под красивым изломом бровей, темными, чудесными глазами…
Глава третья
Прошло полтора месяца со «дня открытых дверей». С веселым звоном шли первые утренние трамваи к студенческому городку.
Две девушки, взявшись за руки, не спеша обходили сад. Одна из них — тоненькая, с косичками — с беспечным оживлением поглядывала в глубь сада.
— Смотри, пора уже яблоки собирать. Как быстро время летит, Надя!
Она похудела за эти полтора месяца, Женя Струнникова. Только живое лицо да веснушки на лбу придавали лицу прежнее беспечно-детское выражение. Она была в той же розовой кофточке с пушистыми шариками на шнурочках, пропущенных через прорез воротника, на ногах — не туфли, как у Нади, а легкие спортивные тапочки, отчего Женя казалась еще меньше ростом, совсем подростком.
Надя Степанова сменила свой белый костюм на голубое платье. Она не разделяла оживления подруги — шла задумчиво, опустив глаза.
— Ты, конечно, не о яблоках думаешь, Женя, — сказала она. — Ты думаешь: приняли нас в институт или нет.
— Вот уж совсем об этом не думаю! — махнула рукой Женя. — Я уверена: меня не приняли! Такой большой наплыв — и, пожалуйста. Струнникова! Кто такая? Чудачка какая-то! Прямо смешно…
— Но ведь у тебя ни одной «удочки», все хорошие отметки!
— Ну и что же? А смотри — отличников сколько… Нет, нет, нет! Расставаться нам с тобой, Надя, и все! — Повернулась к Наде, погрозила пальцем. — Нет, все равно не открутишься! Помнишь, ты дала слово, если я засыплюсь — ты отвечаешь?
— Но ведь ты не засыпалась, — в тон ей ответила Надя и вдруг, обхватив плечи подруги, прижала ее к себе. — Женька, а если правда не хватит мест? Что тогда будем делать?..
— Тебе нечего беспокоиться. Тебя приняли? Отличница. А я… Что ж, пойду в другой институт.
— Нет, Женя, это невозможно! Не может быть, чтобы не хватило мест! Пойдем быстрее, пойдем, что мы плетемся?
В вестибюле, у зеркала, они увидели старых знакомых — Ремизова и Купреева. Ремизов, заметив их, сказал что-то Купрееву, тот быстро оглянулся и засмеялся, кивнув головой. Ремизов смотрел серьезно, казалось, даже сердито.
Девушки замешались в толпе молодежи, что волной перекатывалась по коридору: у большой доски объявлений было особенно тесно и шумно.
Белый квадрат бумаги — список принятых —
Женя пробралась вперед, к самому списку. Сзади, тихо дыша, положив руки на ее плечи, приникла Надя Степанова.
— Смородина… Стрединин… Строгова… — громко читала Женя, ведя пальцем по списку. — Стругов… — вдруг замолчала и близко наклонилась к листу, потом выпрямилась и звонко проговорила, оглянувшись вокруг: — Струнникова? Товарищи, вы не знаете, кто такая Струнникова? Чудачка какая-то… Принята! — воскликнула она, откинула голову, но сейчас же наклонилась опять и озабоченно зашептала: — Степанова, Степанова… Товарищи, не видели Степанову? Нет Степановой. Понимаешь, Надя…
— Ну, ну… не шути…
Женя повернулась и порывисто обняла Надю.
— Есть, есть! Приняты, приняты! — И, оборвав смех, важно сказала: — Впрочем, я и не сомневалась.
Медленно подвигаясь в толпе, Федор отмечал знакомые лица.
Еще со «дня открытых дверей» он запомнил невысокого, ладно сложенного, но некрасивого юношу: белобрысый, с обиженно сжатыми губами, он сразу заинтересовал Купреева.
Этот паренек тогда чуть не столкнулся в дверях с Женей Струнниковой и Надей Степановой, покидавшими институт; испуганно качнувшись в сторону, пропустил их к выходу.
Надя Степанова равнодушно сказала:
— А, Бойцов! И ты сюда?
Он хотел ответить, повернулся, но девушки были уже за дверью. Бойцов поднялся по ступенькам. Купреева не удостоил взглядом, прошел мимо, едва не задев плечом.
«Ого!» — подумал Федор.
Постояв у витрины и, видимо, приняв какое-то решение, Бойцов быстро вернулся.
— Где у вас приемная комиссия? — спросил он глуховато, не глядя на Купреева.
Тот молчал.
— Я спрашиваю, где у вас приемная комиссия? — медленно, розовея от раздражения, переспросил он.
Федор молчал, улыбаясь. Бойцов поднял глаза, зеленоватые, с недобрым блеском.
— Чему вы смеетесь? — спросил он.
— Ах, простите, — Федор шутливо поклонился и указал рукой: — Пожалуйста, вторая дверь направо. А смеюсь я потому, молодой человек, что, видимо, вы не научились вежливости в школе.
— Возможно, — сказал юноша и, покраснев, направился к указанной двери.
Он вернулся через несколько минут, все так же глядя себе под ноги. Подходя к Федору, замедлил шаг. Буркнул «до свиданья» и быстро спустился вниз.
Федор зашел в канцелярию.
— К вам сейчас приходил молодой человек, — сказал он девушке, сидевшей за столом. — Он подал заявление?
— Да.
— Разрешите. Ага! Бойцов Семен Петрович, 1920 года рождения. Беспартийный, не член ВЛКСМ. Так. Отметки: отлично, отлично, отлично… Ага, значит, ему не держать экзаменов…
…Войдя в вестибюль, Бойцов нерешительно остановился у стены.
Заметив пристальный взгляд Купреева, покраснел и отвернулся, быстро подошел к доске объявлений, приподнялся на носках, заглянул через головы. Наверное, он ничего не рассмотрел, но вперед не стал проталкиваться, отошел, и скоро Федор потерял его из виду. Потом неожиданно столкнулся с ним в другом коридоре. Бойцов вспыхнул, быстро вынул руки из карманов пиджака.