Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Володина Жанна

На пожелтевших от времени страницах большое письмо. Быстро пробежав глазами первые строчки, я понимаю, что это письмо бабы Лизы моему отцу, своему сыну.

Маленькие аккуратные буковки складываются в слова, за которые мне теперь тоже придется нести ответственность.

Сынок! Я считала себя вправе скрывать от тебя часть своей жизни. Я была неправа. Прости меня, Миша! Многие вещи понимаешь только спустя время. Ты меня уже несколько раз спрашивал о своем отце. И ты никогда не получал ответа на свой вопрос.

Я

прошу у тебя прощения, дорогой мой! Ты вступаешь в возраст, который вернет тебя к этому вопросу. И я хочу дать тебе этот ответ. Тебе не станет легче. Станет гораздо тяжелее. Но, надеюсь, убережет тебя от ненужных поисков и ошибочных решений.

Причиной нашего расставания стала болезненная, сумасшедшая ревность твоего отца. Алексей с трудом справлялся с ней в юности и не справился в молодости, когда уже родилась и наша семья, и ты, наш единственный сын. Это практически невозможно - жить в атмосфере постоянных подозрений и чудовищных обвинений. Но я научилась. Правда, научилась. Только ревнивцу не нужен повод: факт измены или мысли о ней. И Алексею это тоже было не нужно. Он жил в мире своих собственных представлений обо мне и моих желаниях. Ради тебя я готова была тоже жить в этом больном, искаженном мире. Мне так казалось. Прости, но я не смогла.

Я отдаю себе отчет в том, что напишу сейчас. Мне очень хочется скрыть это от тебя, и я, скорее всего, так и не отдам тебе это письмо. Но сейчас мне легче: я готова признаться.

Алексей смог продержаться около двух лет. Два года от первого случая до второго. И даже твоя жизнь без отца с матерью-одиночкой не стоит моего для него прощения.

Первый раз он ударил меня в день нашей свадьбы. Свадьба была скромной, на ней было мало гостей. Так мы решили вместе. Вечером к нам пришли мои подружки и мой друг и сосед, твой добрый дядя Миша, Михаил Паперный. Не знаю, что надумал себе Алексей, но, когда мы остались одни, он ударил меня. Сильно, с размахом, по лицу. И ушел. На сутки. Все это время я лежала на кровати и смотрела в потолок, вспоминая самое лучшее в истории нашей любви. Запрещая себе думать об Алексее плохо.

Я знаю, всегда знала, что Миша любит меня. К сожалению, я недостойна такой великой и вечной любви... Господи, пусть и Миша меня простит! Конечно, Алексей все понимал. А Мишино горе нельзя было не увидеть, не почувствовать... Я так боялась потерять друга, что потеряла мужа.

Алексей пришел через сутки. Еще почти сутки он простоял у моей кровати на коленях. И я простила. Прости меня, сынок, что я его простила...

Твой отец продержался больше года. Девять месяцев моей беременности и годик твоей маленькой жизни. Второй раз он ударил меня, когда на моих руках был ты. Причиной стал подарок от Михаила Паперного, всего лишь детская книжка для тебя, мой малыш.

Я понимаю, что не книжка и не Миша виноваты. Но я приняла решение

и я никогда его не изменю. Прости, но в моей жизни не было и не будет твоего отца. Никогда. Не будет и других мужчин, потому что я так и не смогла его разлюбить. Наверное, это тоже болезнь.

Сынок, тебе восемнадцать лет и ты вправе знать.

Ради бога, никогда не рассказывай об этом своим детям, которые у тебя обязательно будут. Я живу ради твоего счастья и счастья своих внуков, до которых надеюсь дожить.

Я не знаю, отдам ли тебе это письмо. Но мне стало легче, когда я его написала.

И еще. Михаил Аронович. Прошу тебя, даже если весь мир узнает - он узнать не должен.

Мама. 25 апреля 1982 года.

– Когда?
– спросила я появившегося в кабинете отца.
– Когда ты прочел? В восемьдесят втором?

– Нет, - отец подошел ко мне и прижал мою голову к себе.
– Год назад. Эту тетрадь нашел Максим, когда перебирал мамины бумаги, документы. Помнишь, ты его попросила сама? Говорила, что у тебя нет сил это сделать?

– Я помню, - шепчу я, целуя папину руку.
– Мне так жаль...

– Знаешь что, Варёнка?
– говорит папа, в ответ целуя обе моих руки и вспомнив мое детское прозвище, которое сам и дал мне за маниакальную любовь к вареной сгущёнке, которую когда-то варил для меня, в магазинах ее еще на продавали.

– Что?
– спрашиваю я, шмыгая воспаленным носом.

– Раз она не порвала, не сожгла, не выбросила, значит хотела, чтобы я когда-нибудь прочел. И вот я прочел, - папа поднимает меня со стула и прижимает к себе.

– Что чувствуешь?
– задаю глупый, но нужный вопрос.

– Сначала боль и бешенство. Желание убить этого человека. А потом... разочарование. И в нем, и в себе.

– Ты совсем на него не похож!
– горячо убеждаю я.
– Ты строгий, но не жестокий.

– Я два раза обещал тебя выпороть, - шепчет отец моей макушке.

– Три, - шепчу я и улыбаюсь его шее.
– Но не выпорол же.

Мы долго стоим обнявшись, словно отец хочет восполнить то время, когда этого не делал.

– Зачем мне дал прочесть?
– мне это очень-очень важно.

– С недавнего времени я просто боюсь от тебя что-либо скрывать, - ворчит папа и треплет мои кудри, чего не делал лет пятнадцать.

Мы долго пьем чай впятером. Рита привычно суетится, чем радует всех нас несказанно, и смущает Ермака. Оживленная Рита устраивает дегустацию всевозможных вариантов любимого Мышильдой абрикосового варенья: с косточками, без косточек, с апельсином, с грецким орехом, с бренди (о! папа счастлив!), с киви, с миндалем. Подросший Коко трется о наши ноги и выпрашивает лакомство.