Вернуться домой

Чистов Олег

Снаружи здание не поражало воображение, почти ничем не отличаясь от соседних строений. Такая же внушительная каменная постройка, увитая плющом под красной черепичной крышей. И совсем другое дело — внутреннее убранство.

Огромный холл с высоким потолком, с которого на цепях свисала огромная бронзовая старинная люстра. Стены в три человеческих роста. Зеркала в бронзовых рамах с бронзовыми бра по бокам. Всевозможных конфигураций диванчики и пуфики вдоль стен. Несколько больших напольных ваз, но без цветов. Последнее наводило на мысль, что женщины в доме нет. Мозаичный, слегка поскрипывающий паркет был надраен до блеска. Изгибаясь плавными дугами, справа и слева на площадку второго этажа вели широкие

дубовые лестницы. На одной из них был смонтирован электроподъемник с платформой для коляски. Заметив, что я обратил внимание на это дополнение к интерьеру, Анри (у парня было заковыристое имя, состоящее из трех имен, последним было — Анри. Так мы его и звали, но чаще просто — шалопай. Самый молодой среди нас — он не обижался и откликался на него) небрежно бросил:

— Я этим подъемником практически не пользуюсь. На втором этаже живет отец, а нам с Артуром хватает и первого.

Уже обращаясь ко «Льву Толстому»:

— Артур, бери рацию, вызывай отца. Пусть бросает к черту эти холмы и возвращается домой.

Неодобрительно поцокав языком, старик ответил:

— Служба в «легионе» явно не украсила твой лексикон. Отец никогда не отдаст чертям свои холмы. А в том, что минут через пятнадцать после моего звонка он уже будет дома, я не сомневаюсь.

Слегка шаркая, быстро направился в следующее помещение. Глядя вослед старику, Анри шутливо развел руки в стороны:

— Вот так и живу. Ему слово, а он в ответ десять. Ну, никакого почтения к ветерану и инвалиду.

— Да ладно прибедняться-то. Живешь ты некисло, грех жаловаться.

— А я и не жаловался никогда. Рассказывал же, как я жил до «легиона», но вы мне не верили. Скажешь, не так?

— Ну, так не так, все по-разному думали. Но если честно, сомнения были большие. Уж больно ты не походил на пай-мальчика из богатой семейки.

— Не богатой, а очень богатой, — поправил меня Анри и засмеялся.

Я обвел рукой холл:

— Это все просто просится на кинопленку. Здесь можно хоть сейчас снимать сцены бала в дворянском поместье.

Анри ответил тихо и очень серьезно:

— Только надо убрать мой инвалидный подъемник. До дворянства мы не доросли, остались просто очень хорошими виноделами. А балы здесь были и, говорят, очень часто. Отец и особенно Артур их помнят. В детстве Артур мне часто рассказывал, как тут все было. Моя мать обожала музыку, танцы и очень любила цветы, особенно розы. В праздничные дни или просто в субботу вечером здесь зажигались люстра и все бра, все утопало в цветах. Подъезжали приглашенные гости, приходили соседи, звучала музыка, мама танцевала и танцевала в паре с отцом. Все, кто помнит ее, говорят, что они были просто созданы друг для друга. Так бывает — редко, но бывает.

Моей матери нельзя было рожать, врачи не давали никаких гарантий. Ну, знаешь, как обычно говорят в таких случаях. Все, мол, в руках господних, пятьдесят на пятьдесят и все такое прочее. Она очень любила отца. Знала, что он мечтает о ребенке, и настояла на своем. Как говорил мне Артур, она даже успела подержать меня на руках, а потом умерла. Видно, все-таки было пятьдесят один на сорок девять. Тебя, наверное, удивляет, почему о моей матери мне больше рассказывал Артур, а не отец. Папа неоднократно начинал рассказывать, но более чем на десять минут его не хватало. У него начинал дрожать подбородок, он вставал и уходил или выпроваживал из комнаты меня. После смерти мамы эта люстра ни разу не была зажжена, музыка здесь больше не звучала. Только в день ее рождения здесь появляются цветы — ее любимые розы. Буквально все розы, что есть в нашем саду.

День рождения матери совпадает с периодом самого буйного цветения. В этот день отец встает рано-рано, берет пустые ведра, секатор и выходит в сад. Срезает буквально все распустившиеся и только наклюнувшиеся

бутоны. Получается два-три полных ведра. Ставит цветы в эти огромные вазы, приносит вазы из других комнат и наполняет их. Все это время что-то шепчет — видно, разговаривает с мамой и тихо плачет. Мы с Артуром в это время лежим в постелях и делаем вид, что спим. Так повелось с первой годовщины ее смерти, так продолжается до сих пор.

Тихо, но твердо добавил:

— Так будет всегда, пока буду жив я.

Вот так, за разговором, оказались в следующем помещении. Это был большой и очень светлый зал. Огромные арочные, почти от пола и до потолка, окна во всю стену. В центре — распахнутая настежь стеклянная дверь. Она просто манила к себе: «Подойди сюда, посмотри!»

Не смог удержаться. Прошел через зал и остановился на пороге. День был солнечным и удивительно тихим. Зеленая лужайка, окаймленная по бокам кустами роз. Чуть дальше под уклон начинался старый сад. Если слегка поднять голову, то увидишь, как за кронами дальних деревьев прямо в небо, отдаляя горизонт, начинают убегать рыже-коричневые пологие холмы, расчерченные, как по линейке, зелеными нитями виноградников.

Обернулся к Анри, набрал в легкие воздуха. Но он опередил меня:

— Нравится? Правда, красиво?

Я выдохнул вместе с ответом:

— Не понимаю тебя, как можно было уехать от этого в какую-то проклятую Африку.

За него из глубины зала ответил старый Артур:

— Молодой был, дурной. Все рвался куда-то.

Парень не стал ему возражать, только тихо добавил:

— Видно, я тогда переел…

Резко повернул джойстик на пульте управления коляской, развернувшись ко мне спиной, отъехал в глубь зала. Подошел старик. Широким жестом обвел всю прозрачную стену, а вместе с ней — и открывающийся вид:

— Всей этой красотой мы обязаны его матери.

Кивнул головой в сторону парня. Начал рассказывать:

— Раньше здесь была обычная стена в три окна. Молодая жена предложила мужу сломать ее и остеклить эту сторону дома. Даже нарисовала эскиз, как она это представляет. Соседи, узнав о причудах молодой хозяйки, пришли в ужас. Пугали супруга, что дом может не выдержать и рухнуть. Но муж никогда и ни в чем не мог отказать ей. В тот раз решил подстраховаться. Привез из Бордо архитектора. Солидный такой мужчина, ходил по дому, все осматривал, расспрашивал. Долго разглядывал рисунок молодой жены — и дал добро на перестройку. Посоветовал, в какой фирме поместить заказ. Уже через пару месяцев все было готово. А через несколько дней был ее день рождения. Радуясь, как ребенок, обновке, она демонстрировала соседям и гостям этот подарок от мужа. Сегодня можете войти в любой дом нашего городка и увидите, что задние стены всех домов переделаны на манер нашего. Это самое лучшее помещение во всем доме. В любое время года здесь много света.

Поглаживая рукой спинку старинного кресла, старик продолжил:

— Она любила сидеть в этом кресле с книгой в руках. Очень много читала. В семье есть старинная традиция — иметь портреты владельцев имения. За ее портрет брались несколько художников, но почувствовать и уловить ее суть смог только один.

Рисовал ее в этом кресле, когда она читала. Она здесь как живая.

Артур повернулся к противоположной стене, указывая рукой. Женский портрет выделялся из общего ряда предыдущих работ. В нем не было чопорности и внутреннего напряжения, обычно присущего многим парадным портретам. Молодая красивая женщина уютно, по-домашнему поджав под себя ножки, расположилась в большом кресле и читает. Буквально купается в потоке солнечного света, льющегося сквозь огромные окна. Легкий теплый ветерок слегка играет подолом ее платья, локонами каштановых волос, шелестит страницами. На лице — мягкая улыбка, обращенная к книге. Женщина просто читает.