Вернуться в сказку
Шрифт:
— Что ты сказала ему? — поинтересовалась королевская племянница.
Моника снова тяжело вздохнула и начала сбивчиво рассказывать, как она высказала Георгу всё, что думает о его новой пассии, Анне. Та девушка, по мнению мисс Эливейт, была совсем не тем, кто нужен был графу. Безусловно, Анна была очень красива, умна, обаятельна… Впрочем, красива ли? Моника заметила, что девушка эта была довольно высока, худа, очень бледна… У неё были густые чёрные волосы, локонами обрамляющие весьма милое личико. Когда на лице Анны появилась приветливая улыбка, Моника увидела, что верхние зубы этой особы были не слишком ровными. Но девушка эта совсем не казалась ни куклой, ни некрасивой.
— Он не любит, когда лезут в его личную жизнь. Я понимаю его. Мало кому это понравилось бы, — замечает Алесия.
Моника возмущённо замечает, что делает она это для блага самого Хоффмана, а вовсе не для себя. Племянница короля фыркает и медленно отпивает из своего бокала с вином.
— Поверь, Анна — одна из многих. Стоит ли тебе беспокоиться? Он бросит её, едва пройдут две недели.
Мисс Эливейт недоверчиво смотрит на девушку. Та замечает, что знает Георга куда больше, нежели Моника, и поэтому может многое подсказать, если той нужна будет помощь в общении с ним. Алесия делает ещё один глоток и ставит бокал в сторону. Он пуст. И мисс Хайнтс не знает, почему не зовёт прислугу. Девушке хочется просто посидеть тут, в тишине…
— Не говори никому то, что я тебе расскажу сейчас, хорошо? — спрашивает племянница короля. Моника кивает. — У Хоффмана была сестра. Я видела фотографию. Хорошенькая девочка, они с ним были двойняшками. Ей было шесть лет, когда она умерла… И теперь, с того момента, как он показал мне тот медальон, я стала замечать, что все его девушки… Похожи на эту девочку… Мне кажется, не стоит что-либо говорить ему, когда он с кем-то встречается именно поэтому…
Моника удивлённо смотрит на Алесию. Девушке не хочется верить в то, что человек, которого она всегда считала одним из самых близких своих друзей, не полностью доверял ей, не доверил ей той тайны, которую знала Алесия. Мисс Эливейт в который раз за этот день ловит себя на мысли, что завидует. Завидует. Ей, ей, а вовсе не Анне должны были принадлежать те улыбки, те слова, те поцелуи… Ей, только ей, а не этой вздорной Алесии, должна была принадлежать тайна графа. Почему же всё досталось им? Почему?
Моника резко вздрагивает и убегает куда-то. Алесия, увидев это, только усмехается и пожимает плечами. Девушка просит слугу наполнить её бокал вином и, когда приказ исполнен, отпивает ещё глоток. Вино помогает ей думать. Только вот как бы не оказаться в ситуации, в которой оказалась её тётушка года три назад. Смерть оной потрясла всё королевство. Алесия трясёт головой, вспомнив это. Теперь племянница короля думает об Анне, об этой странной девушке, что смогла подойти к пламени ближе, чем кто-либо. И Алесия думает, насколько долго мотылёк протянет до того момента, пока не сгорит дотла.
___________________________________
*Песня Мельницы “Дорога Сна”
P.s. Одному человеку запоздалый подарок на день рождения
========== I. Глава тридцать девятая. Невозможность дарит вопрос, вопрос же дарит возможность… ==========
Души нет давно у того злого мага,
Души нет давно, он привык уж к тому,
Но каждый, кто в бездну хотя бы заглянет,
Всегда слышит стоны иль крики творца.
Волшебник — творец, он способен к созданию,
Способен любовь создавать, красоту.
Волшебник — хранитель запретнейших знаний,
Которые редко нужны ли кому.
Волшебник смеялся, когда шёл по краю,
Волшебник смеялся, когда вдруг упал,
Давно, правда, видели злую ухмылку,
Которая всем помогала узнать.
Души
А зол ли он так, как о нём говорят?
Давно он ослеп и давно чёрство сердце,
Давно проклял всех, кто мешали ему…
Волшебник вполне может счастье разрушить,
Волшебник вполне может счастье создать,
Но в сердце одних он всегда разрушитель,
А в сердце других он навечно творец.
Его колдовство — только горя творение,
Его колдовство — лишь усердия плоды.
Давно всё разрушилось в танце стихии,
А магия всё же жива в колдуне.
Души нет давно у того злого мага,
Души нет давно, может, он и привык.
Когда-то смеялся над бездной и счастьем,
Теперь уповает на милость творцов.
Других. Молодых. И жестоких не меньше.
Сильнейших и гордых. Но всё же иных.
Смерть стала подругой им очень давно,
Но несколько лет стали новой ступенью,
А маг тот живёт, еле дышит уже.
Души давно нет у того злого мага.
Души нет давно, он привык уж к тому,
Но всё же порою виденья есть в бездне,
Которые стали ему, как глаза.
Как сердце, как старое гордое сердце,
Как сила, которой лишился в беде.
Души нет давно. И не может быть больше.
Он душу свою потерял там. В пути…
Мердоф с огромным интересом наблюдал за операцией. Хоффман редко приглашал его на такие важные мероприятия, и паренёк был рад, что в этот раз он смог увидеть это своими глазами, а не на видеоплёнке. На операционном столе лежала девочка лет одиннадцати или двенадцати. Юноша прекрасно помнил, что операцию над ней не показывали всем желающим, как всегда. Мердоф точно знал это. Он старался не пропускать ни одного такого показа.
Вэлэриу Грацеда смотрел за происходящим в операционной с таким видом, будто готов был убить молодого графа, но не смел делать этого. Юноша видит это и про себя замечает, что должен будет, если что-то пойдёт не по плану, убить и герцога вампиров. Хоть это, бесспорно, не будет не иметь последствий для него. Мердоф залезает рукой в карман, нащупывает пистолет, всё это время не сводя со старого вампира взгляда. Грацеда в какой-то момент замечает это и начинает сам смотреть пареньку в глаза. Смотреть вампиру прямо в глаза равно смерти. Но отвести взгляд очень трудно. Почти невозможно. И Мердоф не настолько силён магически, чтобы что-то предпринять сейчас. И кажется, Хоффман чувствует что-то, хоть и не видит ни герцога, ни своего помощника. Георг резко разворачивается, оставляя на некоторое время Розу на операционном столе без должного внимания. Он быстро встаёт между герцогом Грацеда и Мердофом. Парень, наконец, чувствует, что всё в полном порядке. Девочка истекает кровью, но никто не подходит к ней пока. Когда Хоффман замечает что-то неладное и снова возвращается к эксперименту, Роза отчего-то вздрагивает.
— Грацеда, подайте мне пузырёк с той зелёной жидкостью. Скорее! — почти кричит граф, и герцог дрожащими руками протягивает этот препарат.
Мердоф сглатывает. Если его начальник решился применить это, значит, дело очень плохо. Неужели он, Мердоф Айстеч, послужил помехой для действий графа?! Георг Хоффман никогда не простит его, если это так. Девочка на операционном столе открывает глаза. Она смотрит на Айстеча с такой болью, с таким ужасом, с такой надеждой, что тот невольно усмехается. Когда он сам лежал на операционном столе, ему было пять лет, никто не помог ему, такому же несчастному ребёнку, а может быть, ещё более несчастному. Почему же эта девчонка смеет надеяться на то, что ей кто-то поможет?