Вернуться в сказку
Шрифт:
— Что же… Ритуал прошёл успешно, что не может не радовать, — проговорил Георг, стараясь не показывать вида, что у него сейчас очень сильно кружится голова.
Георг Хоффман вышел из этой комнаты. Куда он пошёл теперь? Впрочем, это было не её дело. Сейчас нужно добраться до какого-нибудь дивана, лечь на него и расспросить Мердофа об этом ритуале. Хотелось бы разобраться, что это вообще такое. К тому же, нужно же хоть что-то узнать об этом мире кроме каких-то двух моментов, о которых рассказывал Паул… А Мердоф наверняка не будет слишком против объяснять всё это. Во всяком случае, когда Марии нужно было провести экскурсию по организации Schreiendes Blut, Мердоф Айстеч был даже рад ей всё рассказать…
— Ты сможешь мне объяснить, в чём заключается магический этап договора? — спрашивает принцесса, присаживаясь
Мердоф кивает, но потом говорит, что объяснит это как-нибудь позже, когда Мария будет чувствовать себя лучше. А девушка уже и сама не замечает, как начинает засыпать…
***
Алесия с интересом наблюдала за Моникой, пытавшейся выбрать что-то из вещей самой мисс Хайнтс. По правде говоря, Алесия не совсем понимала, почему Моника вдруг решила принарядиться. Да и просить об этом лучше всего было Хоффмана. Тот уже давно помогал Горацию почти со всем, что только касалось денег… Да уж… За столько лет жизни в столице Бейнот до сих пор не постарался как-то устроиться. Конечно, он был неплохим воякой и прочее, но… Для мирной жизни этого было недостаточно. А Моника… Моника никогда не старалась как-то выделиться, как-то показать себя. То, что она сейчас вдруг решила полностью обновить свой гардероб, тоже было неожиданно: Алесия прекрасно помнила, что мисс Эливейт всегда ходила в одной и той же одежде, и ту никогда не смущало это однообразие, мисс Хайнтс даже начинала уже строить теории о том, на кого именно хочет повлиять Моника. Это было нетрудно. Пожалуй, уже многие знали о том, что чувствует эта девушка к Хоффману. Даже не так. Это знали все. Все, кроме самого Хоффмана, который совсем недавно увлёкся этой самой Анной, девушкой, бесспорно, красивой и очаровательной, но куда более своенравной, нежели Моника, готовая быть тенью этого человека. Но Георг не давал мисс Эливейт быть своей тенью. Он никому не давал находиться слишком близко к себе. Боялся ли он? Алесии почему-то казалось, что он не доверял никому именно из-за страха. Так ли это было? Вряд ли мисс Хайнтс могла смело рассуждать об этом.
Моника стояла перед зеркалом и с грустью смотрела на своё отражение, Алесия не понимала её грусти: мисс Эливейт была довольно красива, по правде говоря, племяннице короля иногда хотелось иметь именно такую внешность: красота Моники была не слишком яркой, не слишком вызывающей, совсем не такой, как у самой Алесии Хайнтс, постоянно вынужденной крутиться на балах и приёмах, и девушке было непонятно, почему Хоффман до сих пор не обращал на ту внимания; Алесия прекрасно знала, как он был скор в отношениях с женщинами, если, конечно, то внимание, которое он оказывал, можно было назвать отношениями, и, пожалуй, Алесия завидовала Монике, что на ту граф Хоффман ни разу не смотрел так, как на других — это лишь доказывало индивидуальность Моники, то, что и Георг смотрел на неё иначе, нежели на других, иначе, чем на саму Алесию…
Моника с грустью смотрелась в зеркало. Ей нравилось то платье, которое она нашла в шкафу королевской племянницы и которое та никогда не надевала. Это было тёмно-синее закрытое платье с очень красивой вышивкой на спине, длинное, прекрасно подходившее Монике и наверняка неплохо смотревшееся на самой Алесии. Но Хоффман вряд ли бы обратил на девушку в таком платье внимание. Моника ненавидела графа за его придирчивость, за его любовь всегда быть на коне, за его любовь к красивым вещам, к которым он без колебаний причислял и тех девушек, которые находились в определённый момент вместе с ним… Она презирала его за неумение противостоять этому ужасному пороку, за его разбрасывание деньгами и при этом странную скупость, за неумение выбирать девушек, которых, впрочем, граф бросал после первой же ночи с ними, и за постоянное фатовство на приёмах… И Моника уважала его за то, что графу хватало смелости жить именно так, как ему хотелось…
— Перестань расстраиваться по пустякам! — воскликнула Алесия, кидая какое-то своё старое платье на пол. — И не лезь туда, где тебя не ждут!
Моника со злостью посмотрела на Алесию: та знала, что злость мисс Эливейт скоро пройдёт, и девушка будет смотреть на неё уже не зло, а просто беспомощно, будто пытаясь что-то сказать, но боясь даже думать об этом, так, как не смотрел никто другой, так, как никто другой бы смотреть не стал просто потому, что это было слишком не принято в обществе — показывать
— Я не знаю, что мне делать! — жалобно пропела Моника. — Он всё время видит только эту Анну!
Моника Эливейт скривилась и попыталась изобразить из себя Анну; получилось весьма жалко, Алесия, наверное, сделала бы замечание Монике по актёрскому мастерству, но, видя состояние той, решила не трогать её до поры, пока та сама не успокоится, что, конечно, должно было произойти ещё совсем нескоро. В конце концов, Хоффман и не собирался обращать на эту девушку внимания. И вряд ли бы он решил вдруг просто посмотреть на неё. Хотя, как казалось Алесии, лучше было как раз тогда, когда он просто не замечал. Так, во всяком случае, было спокойнее.
— Может быть, мне стоит ударить её? Опозорить? — спросила Моника с надеждой. — Может, тогда он поймёт, что она ему не пара? Алесия, что мне делать?
Алесия Хайнтс тяжело вздохнула. Ну вот… Она пришла к тому же, от чего они только полчаса назад оттолкнулись. Это было плохо. Ну а что ещё можно было сказать? Моника не слушала того, что ей говорили, хотя это, безусловно, пошло бы ей на пользу, и даже если ей не удастся как-то повлиять на графа Хоффмана, то хотя бы это было бы подспорьем на тот случай, если Монике Эливейт понравится кто-то другой.
Да уж… Ситуация выходила из-под контроля, и это было плохо. Алесии совсем не хотелось целый день просидеть в своей комнате, перебирая собственные вещи и утешая Монику, тогда как можно было потратить время куда более интересно. А так… Это было скучно. К тому же, всё это повторялось.
— Успокоиться и перестать ныть! — с укором произнесла Алесия. — И стоит перестать винить во всём Анну. Она тут вовсе не дьявол во плоти. В конце концов, она такая же обычная девушка, как и большинство пассий Хоффмана!
Моника шмыгнула носом. Это было ещё хуже. Алесии совсем не хотелось сейчас повторения той истории, что произошла совсем недавно. Это было бы просто глупо со стороны племянницы короля — допустить такое во второй раз, и Алесии совсем не хотелось выглядеть глупо… Вот совсем не хотелось!
— Я тебе что сказала? Перестать плакать. Слезами горю не поможешь! — с тяжёлым вздохом произнесла племянница короля. — Вставай, мы едем в какой-нибудь приличный магазин, чтобы ты выглядела получше…
Моника встала и послушно поплелась за Алесией, совсем послушно, без всяких возражений, без истерик, без каких-то восклицаний, радостных или наоборот, без всякого шума, абсолютно тихо и послушно, так, как редко сможешь увидеть где-либо, как изредка ведут себя те люди, которые что-то хотят… Алесия едва удержалась от удивлённого оклика Моники. Но сейчас это была не лучшая идея. Моника и так была слишком подавлена всей той ситуацией с Анной, когда последняя рассказала о своём желании выйти замуж за Хоффмана…
***
Делюжан всё утро чувствовал себя не слишком хорошо. Все эти балы, приёмы, маскарады изматывали уже пожилого первого министра, утомляли его, делать какие-то дела после этих нескольких часов, проведённых на публике, было практически невозможно, а дела накапливались, и мужчина боялся, что через какое-то время они могут лавиной обрушиться на него. Делюжан предпочитал всё делать спокойно и размеренно, без излишней беготни, без какой-либо суеты. Только так можно быть уверенным в правильности своих действий, в их целесообразности, быть уверенным в том, что всё должно получиться. Делюжан едва мог встать сейчас с постели, хотя было уже довольно много времени. Голова не болела, но во всём теле присутствовала такая слабость, что первый министр едва мог заставить себя встать и отправиться в свой кабинет. Обычно он редко решал какие-то дела дома, для этого была создана целая куча разнообразных парадных кабинетов, но сейчас был тот случай, когда он просто не мог добраться хотя бы до одного из них.