Вернувшийся из навсегда
Шрифт:
«Если начну отступление немедленно, буду обруган ещё больше. Да и грядущие жестокие казни, готовящиеся на главной площади, уже нельзя будет остановить. Ну и само празднество – нам весьма на руку. Другого подобного случая может и не быть в ближайшее время. Всё весьма удачно и своевременно получается. Только надо не бояться последствий и смело воплощать задуманные изменения в жизнь…»
Сказано (пусть и мысленно) – уже хорошо! А вскоре и альтернативный план высветился в сознании графа настолько чётко, словно прорабатывался до того несколько суток. Теперь оставалось только реализовать его, воплотить в жизнь.
Изначально планировалось,
Просто, незатейливо, зато мило и действенно для простого народа, и так избалованного чудесами технической цивилизации.
Да только группа Дмитрия с пленёнными жрецами должна была взлететь в небо, оттуда проклясть жрецов громовым голосом и дать краткие тезисы по искоренению религии вообще и отрицание по насильственному насаждению оной в иных странах в частности. Плюс добавить, что попытка контроля рождаемости – это смертельный грех. Ну и не забыть о приговорённых к казни: мол, нельзя так с ними жестоко, пусть живут, имеют право. В этом «голосе с небес» главная роль доставалась Прусвету, которого второе прозвище недаром звучало как Живой Ужас. Потому что силой своего невероятного по громкости рёва кальмар мог попросту убивать живые создания и разрушать монолитный гранит.
Ну и напоследок этой акции устрашения четверых высших жрецов сбрасывали с высоты на брусчатку, лишив их предварительно сознания, и те разбивались насмерть. Финал: лицо божественного Ветра сгорает от стыда и падает, объятое пламенем, на храмовый комплекс. Тот начинает взрываться и рушиться, что постараются обеспечить минёры в группе, возглавляемой Крафой.
Тем временем остальные группы отряда занимаются своими делами на земле: устраивают драку среди ярых фанатиков, особенно в самом храме; втягивают иных жрецов по колено в камни брусчатки, оставляя там навсегда; доводят до инфаркта адмиралов, генералов, а командиров среднего звена награждают пожизненными болевыми ощущениями.
Конечно, имелись, выдвигались и рассматривались иные сценарии наказания для зажравшихся жрецов, так сказать, «щадящего» режимам. Но у них у всех просматривался основной минус: чрезмерное время проведения. Да и на подготовку требовалось многократно больше усилий, времени и людских ресурсов. Может, среди них имелся план, подобный тому, что сейчас спешно сочинял Светозаров, но ему сие было неизвестно. А чем больше он размышлял над своими предстоящими действиями, тем больше они ему нравились.
А там и кальмары к нему стали стекаться, высовываясь из стен или пола и делая сжатые доклады.
Тревога в комплексе улеглась, опять всё относительно затихло. Относительно, потому что приготовления к ведущемуся празднику, наоборот,
Кстати, снабгам, приговорённым к казни, тоже не дали выспаться перед смертью. Разбудили, заставляя молиться, каяться в содеянном грехе, писать письменные признания и последние письма своим родным и близким. Трогательная забота, которую лично наблюдал докладывающий другу Прусвет:
– Не могу сказать, что все кандидаты в покойники сломлены морально, хотя и радости от предстоящего никто не испытывает. Многие ругаются, не стесняясь, проклинают своих мучителей и палачей. Но что интересно, добрая половина из них – это явное уголовное отребье. Это видно и по их повадкам, и по их специфическому жаргону. Четверть – скорей всего, идеологические противники нового режима. Этакая прослойка общества, состоящая из дворян и заносчивой, много задирающей нос интеллигенции. Остальные – кто как, определить с ходу весьма сложно. Порой ведь и серийный маньяк выглядит как порядочный, благовоспитанный горожанин.
– То есть у тебя подозрения, что добрая часть приговорённых могла заслужить подобную кару?
– Если бы подозрения! А то – полная уверенность. И надеюсь, что ты не сомневаешься в моих выводах?
Торговец не сомневался. Ибо Живой Ужас больше считался учёным социологом, знатоком развития разумных существ, по обществоведению, по изучению формаций гражданского общества. Он прекрасно разбирался в закономерностях социальных действий и в условностях массового поведения людей. Его мнение не нуждалось в перепроверке.
Поэтому граф пробормотал, словно про себя:
– Ну вот, ещё одно доказательство того, что жрецы и их сподвижники не такие уж страшные и кровавые крокозябры. Да и военные их не боятся с каким-нибудь неуёмным фанатизмом…
– Ты это к чему? – насторожился пронзающий камни.
– К тому, что не досмотрели разведчики Крафы очень много чего важного. Да и аналитики могли действовать по одному из заранее разработанных шаблонов. Вот слона-то и не заметили…
– А что за слон? И где он?
– Вот его-то мы с вами и будем спасать! – перешёл Дмитрий на решительный, приказной тон. – Слушайте внимательно, что должны сделать вы сами и что надо передать остальным кальмарам и группе целителей. Итак…
Глава 19. Странное свидание
Пожалуй, известие об аресте сына и его инвалидности могло опустить настроение Петра Васильевича ниже фундамента. Но он вначале занялся аутотренингом, убеждая себя только в одном: «Дар соврал! Пока Бориса не увижу – ни единому слову не верю!» И когда напряжение стало чуть спадать и наступило время первого обеда, случилось второе событие, вселившее оптимизм и веру в будущее. Каштаны от старшего сына Дмитрия не просто появились в глубокой пиале из картона, утонув в супе, но и строчка зазвучала вполне знакомая. Чуть переделанная и тоже почему-то с мелодией, но понятная до последней запятой: