Эти мои штудии не излечили меня, но вернули к письменному столу. Меня больше не тяготило мое неизбывное писательское одиночество. Мой русский мир оставлял желать лучшего, но я его не выбирал. Мой русский
мир! Пожилые продавщицы в русских магазинах, кассирши, аптекарши, интеллигентный грузчик Борис, наши врачи – Андрей, Наталья и Владимир, «Давно вы в Израиле?», русские секции библиотек, русские книжные лавки с елочными игрушками и христианскими сувенирами из Иерусалима, Православный Престол в Храме Гроба Господня, русская газета «Вести», закрывшаяся год назад, «Зуботехническая лаборатория. Починка и изготовление протезов. Изготовление коронок и мостов из фарфора и металлокерамики. Большая скидка для олим и пенсионеров. 1 этаж», «Муж-на-Час. Мелкий домашний ремонт. Замена, установка розеток, выключателей, люстры и освещение. Сборка, разборка, мебели, шкафов. Установка и вешание карнизов, телевизоров, полок, картин штукатурка, покраска стен и др. Подключение стиральной машины, газовой плиты и других устройств. Александр!», «Рождественские оперные фейерверки. Созвездие мировых оперных звёзд на одной сцене-
редкий подарок для самых взыскательных меломанов! В волшебной атмосфере Рождества – любимые оперные шедевры, бродвейские хиты, французские шансоны , любимые песни мирового кино… .», «Ремонт ювелирных изделий любой сложности. Скупка. Изготовление», «Хочу познакомиться для серьезных отношений. Живу в центре страны, работаю».
Все это было той обезличенностью, тем обезбоженным бытием, в котором обретаешь свою сущность. Тем настоящим, которое учит, что родина – это прошлое. В нем ранним утром над рекой стоит пар, в нем мокнет палая листва под осинами, в нем земляничные поляны, прогалина, которой мы шли, когда мать учила меня любить лес. Родина – метафизический приют нашей личности, учит Семён Людвигович Франк. На улице моего детства давным-давно извели липы, сняли трамвайное полотно, закрыли гастроном в первом этаже нашего дома, улица вымерла и настала тишина, наших знакомых не осталось и место мое не узнало меня. Последней была вдова художника. Она приходила в парк, садилась на скамейку и разговаривала с пустотой, но я-то знал, с кем она говорит.