Верный меч
Шрифт:
— Значит, ты из Динана? — спросил капитан судна, и я был застигнут врасплох не внезапностью вопроса, а тем, что он был задан на бретонском языке. В последнее время я так привык говорить по-французски, что звучание родной речи казалось почти чуждым.
— Верно, — ответил я. Должно быть, Мале сообщил ему мое имя. — Ты тоже из Бретани?
Конечно, то, что он говорил на моем языке, не означало, что он бретонец — до сих пор я не замечал никаких следов акцента. Слова снова стали знакомыми, как только слетели с моего языка. Знание подобно
— Из Алефа, — сказал он. — Недалеко от вас.
Я никогда не был в этом городе, но слышал о нем: порт в нескольких милях ниже по течению реки, впадающей в Узкое море.
— Давненько я там не был, — продолжал он. — И там и в Динане, если на то пошло. Со времен осады.
При упоминании об осаде, я почувствовал пустоту в груди. Этой истории было пять лет, и я знал о ней задолго до сегодняшнего дня. Я слышал, что Конрад, граф Бретонский, отказался присягнуть на верность герцогу Нормандии; что герцог Гийом вторгся тем же летом и загнал Конрада в его замок в Динане; что замок был осажден и разрушен до основания. Но никогда я еще не говорил с человеком, который видел все собственными глазами.
— Ты был там?
— Я служил рулевым на корабле Конрада. После осады я оставил службу у него и перешел к Мале.
— Как это было?
— Дома разграбили и сожгли, полгорода было стерто с лица земли. — сказал Обер, глядя в туман пустыми глазами. — Женщин насиловали, мужчин и детей убивали на пороге их дома. Запах смерти стоял повсюду: в замке, на улицах, во дворах. Ты не видел ничего подобного.
— Я был при Гастингсе, — сказал я с внезапной обидой. — Я видел, как тысячи людей погибли в один день от мечей и копий. Ты думаешь, я не знаю, что такое бойня?
В моих ушах снова зазвенели крики товарищей. Я видел, как кровь стекает по склону холма, и после целого дня битвы уже было неважно, кровь ли это друзей или врагов.
Капитан отвернулся.
— Ты живешь мечом, — сказал он. — Это совсем другое.
Меня охватило чувство вины, потому что я не хотел быть грубым с ним. Он видел слишком много для человека — любого человека, чья жизнь не была подобна моей.
— Он должен был сдаться раньше, — сказал я.
В те дни Гийом Нормандский имел репутацию жестокого военачальника, преданного друзьям, но беспощадного к тем, кого считал врагами. Со стороны Конрада было глупо бросать ему вызов.
Обер покачал головой.
— Эта война лишила его разума, — сказал он. — Несколько дней он даже не выходил из своих покоев. Он ни с кем не хотел говорить и вряд ли что-то ел, хотя пил, как лошадь. — капитан сплюнул за борт в реку. — Когда он наконец пришел в себя, для города было слишком поздно.
Я вздохнул. Даже когда я впервые услышал эту новость, я был зол не на норманнов — в конце концов, как можно жить без войн — а на нашего собственного графа, за измену своему
— И все же, вода приходит и уходит, — сказал Обер. — Пять лет — это большой срок. И сейчас все мы на одной стороне, да?
— Да, — спокойно ответил я.
Конрад был мертв — уже достаточно давно — и вражда между нормандцами и бретонцами похоронена надолго.
Капля дождя ударила меня по щеке, тяжелая и холодная. Последний свет дня почти выцвел, и я уже чувствовал ночной холод, поднимавшийся к бортам корабля вместе с густой пеленой речного тумана. Капли застучали чаще, и я поднял капюшон плаща, чтобы защититься от них. Палуба расцвела темными пятнышками.
— Когда мы остановимся на ночь? — спросил я.
— Если сможем, будем плыть до рассвета. Или пока светит луна, и мы можем видеть реку. Если повезет, мы как раз на рассвете достигнем Хамбре. Река здесь широкая и достаточно глубокая, не так много илистых отмелей, чтобы чего-то опасаться. Кроме того, я много раз проходил эту реку в прошлом году. Я знаю ее, как собственную жену. — он широко улыбнулся, и я увидел, что у него не хватает нескольких передних зубов.
Я попытался улыбнуться в ответ, хотя, честно говоря, не чувствовал никакой радости.
— Быстрее! — Обер рявкнул на своих гребцов, потому что они снизили темп, пока мы с ним разговаривали. Он снова поднял барабан и начал бить в него, задавая нужный ритм. — Хватит спать, чертовы ублюдки. Быстрее!
Я посмотрел на Гилфорда, подошедшего ко мне и севшего рядом на какой-то мешок.
— Как себя чувствуют леди? — спросил я его, поглядывая в сторону кормы, где Элис с дочерью стояли, глядя на текучие воды.
— Как и можно было ожидать, — сказал капеллан, его тон несколько смягчился. — Молятся за безопасность виконта.
Он достал из-под плаща маленький хлебец и разломил его надвое — несколько сухих крошек упало на деревянный настил — затем предложил мне половину. Я с благодарностью принял ее и откусил, ощущая на зубах грубые примеси. Песчинка царапала десны, я языком передвинул ее вперед, чтобы вынуть и стряхнуть за борт.
— Как долго ты служишь ему? — спросил я.
— Много лет, — Гилфорд наморщил лоб. — Тринадцать или четырнадцать, или даже больше, я давно потерял счет. С тех пор, как он впервые приехал из Нормандии.
— Хочешь сказать, что он жил в Англии до вторжения?
Конечно, я помнил, как Уэйс рассказывал об английской матери Мале, но я так же знал, что он дрался при Гастингсе, и потому решил, что лорд Гийом прибыл в Англию вместе с нами.
Гилфорд набил полный рот и жевал, кивая.
Меня весь день мучил один вопрос, сейчас было самое подходящее время, чтобы задать его. Я понизил голос:
— Что имел ввиду Эдгар, когда сказал, что Мале раньше был другом Гарольда Годвинсона? — капеллан побледнел и оглянулся. — Так это правда? — спросил я, нахмурившись. — Он знал узурпатора?